Мемуары Муми-папы | страница 33

— Ты когда-нибудь видел такое? — спросил я Фредриксона.

— Никогда, — ответил он решительно и очень недовольно.

Клипдасс подошёл поближе, куснул облако за бок и сказал, что на вкус оно как мамин ластик.

— Мягкое, и то хорошо, — сказал Юксаре.

Взбив себе уютное местечко для сна, он устроился на ночлег, и облако тут же его укутало, как нежное одеяло из гагачьего пуха. Похоже, мы ему понравились.

Однако это загадочное интермеццо[7] сильно затруднило нашу навигацию.

В тот же день прямо перед закатом небо стало какое-то странное. Жёлтое, но не приятно жёлтое, а грязное и немного призрачное. Вдали над горизонтом, грозно нахмурив брови, маршировали чёрные тучи.

Мы сидели под тентом. Шусселю и Клипдассу наконец удалось откопать свою банку и откатить её на корму, где всё ещё было безоблачно.

Под расплывчатым солнечным диском гуляло чёрно-серое море, в штагах[8] тревожно пел ветер. Русалок и морских привидений и след простыл. Всем нам было не по себе.

Фредриксон взглянул на меня и сказал:

— Эй. Проверь барометр.

Я перелез через облако и, поднатужившись, открыл дверь в рубку. Представьте себе мой ужас, когда я увидел, что стрелка барометра указывает на 670 — самую низкую отметку!

Я почувствовал, как мордочка моя холодеет от напряжения, и подумал: я наверняка побледнел… Стал белый, как простыня, или серый, как пепел. Вот это да… Потом быстро пробрался на корму и закричал:

— Вы заметили, что я стал белый, как простыня?

— По-моему, ты всегда такой, — сказал Юксаре. — Что там барометр?

— Шестьсот семьдесят, — ответил я, как вы понимаете, слегка уязвлённый.

Меня всегда удивляло, что самые драматические мгновения в жизни столь часто бывают обесценены будничными, почти уничижительными комментариями. Пусть обронёнными без злого умысла, но явно необдуманно. Лично я считаю, что нелишне чуточку сгустить краски, когда рассказываешь о чём-то пугающем. Отчасти для местного колорита, о котором я упоминал выше, отчасти потому, что если преувеличить страшное, то страх, как ни странно, отступает. К тому же я люблю удивить слушателей. Юксаре, естественно, этого никогда не понять. Однако природа наделила нас разумом неравномерно — кому-то досталось больше, кому-то меньше; да и кто я такой, чтобы судить о неясном предназначении Юксаре.

Тем временем Фредриксон помахивал ушами и принюхивался к ветру. С нежной тревогой глядел он на «Морзкой оркестор». А потом сказал:

— Прочный. Выдержит. Шуссель и Клипдасс пусть сидят в банке под крышкой. Сейчас начнётся шторм.