— Петь,— недоверчиво прошептала Аленка.
— Петь,— подтвердил старик.— И еще дедушка Данила говорил, что, ежели саблю золотом украсить или каменьями-самоцветами оправить, потеряет она всю силу свою. А силушка в ней немалая. Данила отковал ее на праведное, святое дело, за мужицкую волю постоять. Она потом мужицким крепка. И когда малец, Ивашка, передал весточку о диковинных немецких клинках, вдруг почудился мне голос дедушки Данилы. Повелел он мне взять из схорона его саблю и показать немцу, чья сталь крепче. Так-то, Аленушка. Идем, внученька.
Пять клинков, рукоять к рукояти лежали на столе. Солнечный луч, проникнув сквозь мутное окно, заплясал на отшлифованных до зеркального блеска лезвиях.
И на каждом из клинков, у самой рукояти была отчеканена маленькая печатка. Ее ставили на холодном оружии мастера из немецкого города Золингена. Около стола находились оружейник Людвиг Штифке и его помощник Франц.
Попыхивая трубкой, Штифке почтительно склонился перед генералом, который приехал из самого Петербурга инспектировать уральские заводы.
Рядом с генералом стояли щеголеватый адъютант, заводские инженеры и чиновники.
Генерал из Петербурга был очень близорук. Кончик его вздернутого носа оседлало пенсне в золоченой оправе. Из-за своей близорукости он часто вытягивал голову вперед и чем-то походил на рассерженного индюка.
— Я восхищен работой знаменитого немецкого мастера,— дребезжащим голосом произнес генерал.— Ваши клинки, уважаемый Людвиг Карлович, достойны украсить Государственную оружейную палату. Прочность стали прямо-таки удивительная.
— Да, да,— подхватил обрадованный Штифке.
Он говорил по-русски, хотя и коверкал слова.
— Немецкий сталь самый прочный в мире.
— Врешь, немец,— раздался чей-то взволнованный голос.
В дверях стоял Федот. Одной рукой он обнял за плечи притихшую Аленку, в другой держал саблю.
— А русской булатной сабельки твои хваленые клинки не нюхали,— с вызовом произнес старый оружейник.
— Кто этот старик? И почему он посмел сюда явиться? — недовольно поморщился генерал.
— Ваше превосходительство,— наклонился к генералу адъютант,— у старика в руке сабля. Кажется, он всерьез хочет испытать на прочность клинки уважаемого Штифке. Зрелище обещает быть увлекательным.
— Что ж, я не против. Это даже интересно. Если Людвига Карловича не испугает испытание, то извольте начинать.
— Я согласен,— кивнул Штифке.
Федотова сабля была на два вершка короче клинков Штифке и не отличалась таким ослепительным блеском. На ее сероватой поверхности отчетливо были видны какие-то темные узоры.
