Он сказал, что они вернулись в Бристоль. Ты сам оттуда? Да, – ответил он. Я сказал, что мне нравится Бристоль, а он сказал, что предпочел бы встретить меня там. Я рассмеялся и спросил, уж не заигрывает ли он со мной. Глаза у него засияли. Я так понимаю, что да, – сказал я.
Он спросил меня, что я делаю в больнице, и я рассказал ему про Дж. Сокращенный вариант, конечно, – все здешние истории одинаковы.
Он сказал, что доктор настоятельно советует ему написать письмо родителям. Он показал правую руку – она была красная и распухшая, и он попросил, чтобы я помог ему писать. Я согласился и спросил, хочет ли он начать прямо сейчас. Он сказал, что нет, лучше завтра.
Назавтра мы застряли на «Дорогие мама и папа».
Сегодня, однако, мы начали продвигаться вперед. Когда печаль охватывает его, я кладу ручку и начинаю растирать ему ступни.
– Рефлексология – это новый секс, – говорю я. Он смотрит недоверчиво. – Потерпи, сам увидишь.
Ноги у него холодные. Когда я касаюсь его, он улыбается.
– Это значит, что мы теперь в отношениях? – спрашивает он, и я отвечаю:
– О да, ты весь мой.
Улыбается он совсем по-мальчишески, да он и по возрасту недалеко ушел от детства, и эта улыбка меня обезоруживает.
– Дай мой бумажник, – просит он, и я выполняю просьбу. – Открой. Там паспортная фотография. Не очень хорошая.
– Паспортные фотографии всегда ужасные, – говорю я.
– Это два года назад. Мне было девятнадцать.
Я уже видел, как болезнь меняет людей, и умею скрывать ужас. Чистая кожа, густые светлые волосы, пушок на подбородке. Очки.
– Ты прекрасен, – говорю я.
– Да ну. Но волосы отрастут обратно, и…
– Давай я принесу нам чаю, – предлагаю я. Мне нужно немедленно выйти из этой палаты.
– Я вовсе не спал с кем попало, – заявляет он.
Я останавливаюсь. Меня застает врасплох его тихая попытка противостоять болезни, ханжам, прессе, церкви.
– Мне кажется, я знаю, кто меня заразил, – говорит он.
– Знаешь?
– Да, понял задним числом. Ты в это веришь?
– Верь не верь, но такого не заслуживает никто, – резко отвечаю я. – Это я знаю точно. Ты прекрасен.
Я выхожу. Я вымещаю свою ярость на чайнике и столовых приборах. Персонал больницы слышит, как я завариваю чай. Весь гребаный Лондон слышит, как я завариваю чай. Я вываливаю на тарелку кучу печенья, которого мне даже не хочется, и возвращаюсь в палату.
– Как у тебя с аппетитом? – спрашиваю я.
– Сейчас не очень.
– Тогда это мне. – Я сажусь и ставлю тарелку с шоколадным печеньем себе на колени.
