– Видели вы когда-нибудь спальню без кровати?
– Не видели, – потупили они взоры.
– Значит, это не спальня?
– Спальня, – подтвердили они.
– Не будете же вы утверждать, что Пушкин спал на люстре? Где кровать?
– Не предусмотрена.
Конечно, если бы на месте этих дам был групповод Дмитриев, я бы услышал немало правдивых историй о необыкновенных способностях Пушкина спать на конторке, на карнизе или даже на потолке. Но его тут не было, а глубокие объяснения его сообщниц у меня доверия не вызвали. Поэтому я потребовал директора. Директор явился через несколько минут в виде благообразного интеллигента старой модели с тяжелой тростью в руке. Сразу оценив обстановку, он взял меня под руку и повел к себе в кабинет.
– Милостивый государь, а знаете ли вы, кому принадлежала эта трость? – доверительно прошептал он, оглядываясь по сторонам, будто за нами следили ищейки Бенкендорфа. – Она принадлежала Пушкину! Вы не поверите, но трость сделана из ствола охотничьего ружья и весит целых два с половиной кило. Отсюда я делаю вывод, что Пушкин специально укреплял руку и таким образом заранее готовился к дуэли. – Он посмотрел на меня теплыми глазами и добавил: – Поверьте, этой информацией я делюсь не с каждым. Далеко не с каждым. Но вы, я это вижу сразу, вы – это совершенно особенное дело. – И застыл, ожидая моей восторженной реакции.
Реакции не последовало. Зато последовал резкий, как дуэльный выпад, раздраженный вопрос:
– Кто упер кровать из спальни?
Заведующий сразу как-то поник, опустил плечи, прикрыл поплотнее дверь и таинственно зашептал:
– Видите ли, в чем дело…
Я уже не сомневался, что второй раз за этот день услышу невероятную историю, рассказанную Рабиновичем.
* * *
При выходе из музея путь мне преградила вахтерша, сообщив, что меня требуют к телефону. Странно, кто это меня мог отыскать в музее?
– Сами мы не местные, с Кубы-острова, – раздалось в трубке. И я сразу узнал ее голос.
– Ты где, ребенок?
– А здесь я, – засмеялась она. – Все жду-пожду, жду-пожду.
– Ты где? – закричал я. – Я сейчас приду.
Но в трубке раздался короткий смешок, а затем и гудки. Она опять исчезла.
Проходя через двор, я внимательно огляделся по сторонам. Но ни кареты, ни лошадей не обнаружил. Не говоря уж о кучере. И только запах навоза еще долго преследовал меня даже в подоспевшем трамвае.
* * *
Вернувшись в свой гостиничный номер, я обнаружил на прикроватной тумбочке странный конверт, запечатанный сургучной печатью. На сургуче был оттиснут ливанский кедр, под кроной которого красовалась большая латинская буква S. Адрес указан не был, зато в графе «получатель» значилось буквально следующее: «Епим. Человек без адреса». Вызванная мною дежурная по этажу с порога запричитала и стала божиться, что никого не видела, никто в номер не заходил и ничего не приносил.
