Я вас либи-ил.
Либофь еще, быть можи-ит,
в моей душе-е угасла не софсем.
Но пусь она вас больше не трево-о-жит.
Я не хочу пичалить ва-а-с ничем.
– Это кто написал? – спросил я осторожно, пораженный ее огромными глазами цвета предгрозового моря.
– Пушкин.
– Правильно. А еще знаешь стихи?
– Знаю, – охотно сообщила она и тут же прочитала:
Влюбленный бюст, стоящий истуканом,
пенсионер, жующий чебурек,
пустой башмак, оплаканный фонтаном,
и постовой, живущий в кобуре,
и мост…
– А… – чуть не поперхнулся я. – Постой, постой, дорогая! А это кто написал?
– Пушкин.
– Э-э… Но почему Пушкин?
– У нас все Пушкин написал, – радостно сообщила она.
– А конфетку хочешь? У меня есть.
– Хочу, но мама не велела.
– А что ты здесь делаешь?
– В невесту играю, – сообщила девочка. – Когда вырасту, мне тоже купят белое платье.
– А кто купит? Мама?
– Нет. Жених купит. А я ему за это ребеночка нарожаю. Ма-аленького. Вот такого. – И она показала руками, какого ребеночка нарожает.
– А откуда ты это знаешь?
– А вот знаю.
– Ну, хорошо. Знаешь так знаешь. А сама-то ты чья? Откуда будешь?
– Сами мы не местные! – вдруг запричитала она. – Сами мы беженцы с Кубы-острова. Один тростник соленый ели, один ром сладкий пили, почернели все от горюшка! Подайте, люди добрые, на рогалик сахарный. – И осветилась улыбкой. – Вот как я могу!
Что за ерунда! Где Куба и где Одесса! С чертовщинкой девочка. Я уже отошел от нее, когда услышал вдогонку:
– Дядечка, а ты еще не жених?
– Нет, – опешил я. – А что?
– А то я жениха жду. Все жду-пожду, жду-пожду, жду-пожду…
И – закружилась в медленном вальсе.
А рядом с ней каким-то совершенно невообразимым образом плясала неизвестно откуда взявшаяся коза – белая, но с черным пятном между рогами. И при этом голосила противным, как у Рабиновича, высоким тенором:
– Ме-е-ме-е!
* * *
Эх, все-таки у нас любят меняться местами, подумал я, провожая глазами убегающего Рабиновича и преследующего его директора. Не успеет кто спастись бегством, как сам уже за кем-то бежит. Чтобы поймать и власть свою выказать. Власть – она никому спокойно жить не дает. Ведь наверняка этот «Навуходоносор с Пересыпи» раньше сам от кого-то бегал, как Евгений от конного императора. Одно слово – народ! У нас всегда так. Все своих защищают. А как защитят, так сразу за другими начинают бегать. Что люди, что целые страны. Маленькие страны борются за свои права с целыми империями. А как этих прав добьются, так сразу сами империями становятся. Хоть и маленькими, но злыми. И люди так. Сначала кричат про права человека, а как добьются этих самых прав – человека уже и нет. А зачем человек, если есть власть? Человек всегда от власти бегает, как черт от ладана. Сам и виноват. И Рабинович виноват. Назначили тебя памятником, так и стой. Нечего бегать. Стой и жди, пока директор сам окаменеет. А потом можно и отыграться.
