Домик, кстати, был любопытный. Мы его сами построили. На берегу курьи. Денег, конечно, не было, поэтому мы крючьями натаскали из воды топляка – частично обработанную на лесопилке бону. В этих местах ледостав долгий – месяцев семь. А самое горячее время на лесоповалах – март, когда снежный наст еще крепок, дорога до делянок прочная, а день – заметно длиннее. За март, бывало, столько хлыстов вывезут, сколько за весь год не вывозят. Чокеровщики и водители лесовозов сутками из кабин не вылезают. А потом, с мая или с июня – как лед сойдет – всю эту груду леса надо еще сплавить. Вот сплавщики и торопятся, сплачивая караваны наспех. А точнее, так, что по дороге до четверти леса уходит в топляк. Ну, мы и воспользовались.
Домик получился, правда, немного необычный. Сам маленький, а чердак – высокий, готический. Это уж Сашкины причуды. Надо же выделиться. Поэтому вначале лесорубы его за своего не приняли. Явились как-то, стали требовать, чтоб убирался. А он схватил здоровенный дрын – и давай их по поселку гонять. Сразу признали. А потом и со стройкой помогли. Народ-то, в общем, хороший, отзывчивый. Только пьяный. Как напьются – себя не помнят. А так – нормальный народ.
Стал Сашка по субботам светские рауты устраивать. Чинно так, по-трезвому, сходились к нему лесорубы да сплавщики – поговорить. Приносили, конечно, с собой, не без того, но – в меру. А Сашка следил: если кто перебирал и начинал бузить, брал он такого человека, как редьку, за голову, выдергивал из-за стола и относил в сугроб. Такой здоровый был. Правда, говоря по совести, сам был не без греха. Любил по пьяному делу душить таксистов и милиционеров. Только подойдет к нему милиционер с каким-нибудь справедливым замечанием, а он его хвать за горло и душит. Ужас!
Потом, когда я стал жить в домике, эти светские рауты по наследству мне достались. Приходили мужики по субботам, сала принесут, картошки, водки – и давай разговоры водить. Один был, Габов по фамилии, всегда начинал одинаково:
– Ты, Епимушка, с виду культурный, а к нам попал. Зачем попал – не знаю. Но раз попал, так скажи…
И я говорил. Среди лесорубов ведь писателей не было, никто и не стучал.
В общем, найти меня в Максаковке было легко. Хотя… Что-то в этом «датском королевстве» стало пробуксовывать. Что именно – мы еще не понимали. Утром мне донесли, что ребята с ордером на обыск заявились к Галке, то есть по месту моей прописки. Услышав мое имя, Галка разразилась истерикой, настучала, что я бросил ее в расцвете жизненного пути, и теперь она знать не знает, где меня искать. Ну, нет – так нет. И ребята сделали вид, что меня не нашли. Хотя я открыто бродил по городу.
