Долгожданные будущие отцы завалились в кабинет с шумом, гамом и бутылкой виски под мышкой. И пройдя к моему столу, плюхнулись в кресло, поставив початый алкоголь передо мной, вместе с бокалом и коронной фразой:
- Наливай! Обмоем новую должность!
- Благодарю покорно, Илья Алексеевич, но у нас тут проблема образовалась, - отодвинув алкоголь подальше, я кивком головы указала на мадам, которая всё больше и больше напоминала бомбу.
Которую пытались разминировать молотком и плавно довели её до детонации.
- Эт которая? – недоумённо нахмурился Харлей, оглядев кабинет озадаченным взглядом. Уважаемую Генриетту Сергеевну с её дочей, спрятавшейся за спину матери, он даже не заметил.
- Ну… - я задумчиво постучала кончиком карандаша по губам и хмыкнула. – Илья Алексеевич, а как вы относитесь к детям?
- Эм, лапочка моя отмороженная… А ты что, в декрет собралась? – на меня уставились три внимательных взгляда. Два озадаченно-заинтересованных, один недовольный.
Олежек занял стратегическую позицию за кактусом и теперь молча наблюдал за происходящим.
- Я? Ни в коем разе, Илья Алексеевич, - фыркнув, я кивком головы указала на медленно, но верно окончательно звереющую мадам. – А вот вам, с Михаилом Александровичем, похоже придётся забыть про безбедную, вольную жизнь… Ведь через… Генриетта Сергеевна, а какой срок?
- Восемь месяцев! – выпалила мадам, сверля рокеров гневным взглядом.
- Ага. В общем, у вас есть целый месяц, господа начальники, что бы подготовиться к такой ответственной работе, как отцовство, - задвинув очки на затылок, я откинулась на спинку кресла и развела руками. – И я даже не знаю… Посочувствовать мне вам… Или порадоваться за вас?
- А-а-а?!
В этот момент я остро пожалела о том, что телефон далеко, а под рукой у нет хотя бы простенькой мыльницы. Такое выражение полнейшего недоумения, пополам с охренением и недоверием – это надо видеть. Причём у всех троих разом, хотя Верещагин в отличие от Харлея и Михаила недолго пребывал в ступоре. Глянул на маму с дочей, на друзей, снова на маму с дочей… Посмотрел на меня и беззвучно заржал, только чудом не потянувшись к бедному кактусу в попытке его обнять.
Видимо мой кулак, показанный под столом, предупредил его о том, что за этот цветочек он потом в жизни не расплатиться.
Генриетта Сергеевна же, услышав заветные слова, тут же перешла в наступление. И начала она с грандиозного по своей громкости крика:
- Вы! Нечестивцы! Насильники! Тунеядцы! Мажоры! Вы обесчестили мою кровиночку, сделали ей ребёнка и решили бросить?! Не выйдет! Не дам! Не позволю!
