Люди, подобные Гаяси, не нужны были ни в Париже, ни в Петербурге. Там, наоборот, нужны были люди, не форсирующие событий, умеющие приспособляться к слабостям своих партнеров, пустить, когда надо, то тот, то другой оптимистический слушок, чтобы усыпить бдительность в отношении истинных намерений токийского правительства. В Петербурге, например, были убеждены, что Курино спит и видит из посланника превратиться в посла и потому приложит все усилия к мирному разрешению конфликта. А ему тем временем удалось, как увидим дальше, использовать петербургский развал для такого, чреватого результатами, глубокого зондажа, о каком он, вероятно, и сам не мечтал. В Париже Мотоно водил за нос Делькассэ, выдвигая то один, то другой спорный, но якобы легко разрешимый пункт, - когда Гаяси в Лондоне уже заявил, что решено воевать. А на деле это был прием, которым ловко в нужный момент затянули переговоры, направили противника на ложный след и избежали посредничества. В Вашингтоне же, учитывая личное участие Т. Рузвельта во внешней политике США и не довольствуясь работой японского посла Такахиры, токийское правительство прикомандировало к Рузвельту барона Канеко, его товарища по университету, который развивал президенту перспективы работы "американского капитала в союзе с японскими знаниями и искусством на Азиатском материке", снабжая его книжками о Японии и развлекая рассказами о "бушидо", кодексе морали и чести истого самурая +24.
Все это не могло идти ни в какое сравнение, например, с русским послом в Лондоне Бенкендорфом, "очень приятным в общении", баловнем английского королевского двора, не понимавшим, что "ни двор, ни высшее общество - это еще не Англия", вовсе не разбиравшимся "в крупных интересах, которые в Лондоне являются пружиной политики" и "досадовавшим, что ничего не видит и ничего не знает". Бенкендорф ничего не мог выудить из Лэнсдоуна, а тот, как думал Камбон, находил Бенкендорфа "слишком неинтересным, чтобы дать себе труд разговаривать с ним". Между тем Лэнсдоун и так был известен тем, что не шел навстречу людям первый, и надо было "несколько насесть" на него, чтобы добиться от него откровенности. Не лучше в своем роде был и граф Кассини совсем не приемлемый для демократического Вашингтона дипломат старинной салонной школы, которого Вильгельм II, например, ставил на одну доску с Кишиневским погромом для объяснения резко отрицательной по отношению к России позиции правительства США в русско-японском конфликте. Что же касается русского посла в Париже Урусова, то поразительно отсутствие хотя бы единого упоминания о нем во всей обширной дипломатической переписке Делькассэ с Петербургом и Лондоном по дальневосточным делам перед войной - здесь было просто пустое место, если не считать сообщения вернувшегося в ноябре 1903 г. из Гааги министра юстиции Муравьева о том, что "Урусов только гоняется за кокотками" +25.
