Второй, которого первый кормил и учил, развивался быстрее и телесно, и духовно. Существа изобрели или открыли собственную речь — странный жаргон (профессор его совершенно не понимал), с помощью которого они обменивались мыслями и беседовали. Профессор тщетно пытался научить их письменности в надежде заполучить таким образом доступ к чаемой мудрости.
Размножение продолжалось, в то время как профессор подвергал существ многочисленным опытам, стараясь определить, что они собой представляли.
Когда существа повзрослели и количество их увеличилось, они начали проявлять к профессору меньше благоговения и порой разражались ужасными оскорблениями, смешивая его речь со своим странным языком.
Если профессор не выполнял их просьбы, они жалобно и требовательно причитали «Почему? Почему?» — или гордо выражали богохульное неповиновение.
Все это убедило профессора, что существа являлись низшим отрядом человечества и обладали душой, ибо никакое создание, за исключением человека, не осознавало с удовольствием или отвращением телесную форму, в которую была заключена его жизнь. Профессора терзал и мучил страх и сокрушительное чувство вины и ответственности. Он словно привел в движение лавину, которая могла уничтожить весь мир.
Существа уже превратились для него в тяжкое бремя. Их прожорливость вынуждала его каждый вечер отправляться на рынок за едой. Еду эту он бросал им, как собакам, и они грызлись и дрались, проклиная друг друга за жадность. Но стоило профессору упрекнуть их, как они решительно, единым строем выступали против него — все за одного и один за всех.
Все самодовольные мечты испарились; профессор не сумел бы заставить себя показать людям этих омерзительных созданий. В голове его бился единственный и неразрешимый вопрос: что делать с ними? Профессор размышлял об этом не переставая, но не находил ответа: он и помыслить не мог об уничтожении существ, обладающих человеческим разумом, какими бы уродливыми и деградировавшими они ни были, как не смог бы убить прирожденного идиота или безумца.
Как-то он в задумчивости позабыл запереть дверь и утром обнаружил, что существа кишат в кабинете. Кроме светового люка в потолке, в кабинете было большое окно, надежно закрытое тяжелыми внутренними ставнями; над ним было проделано длинное и узкое вентиляционное отверстие. Некоторые существа, цепляясь за ставни и раму и издавая низкие, резкие крики, как волки, вынюхивающие добычу, карабкались к отверстию и жадно выглядывали наружу. Они размахивали когтистыми руками и верещали, нетерпеливо высовывая языки, из уродливых ртов капала слюна — жуткая картина разгула животного аппетита.
