Она обычно исчезала тогда, когда я начинал истошно кричать и отмахиваться. Просто растворялась в воздухе. Я уставился совсем рядом с Еленой Сергеевной, любой бы сказал – в пустоту, но я-то видел, как ко мне тянутся страшные руки. И вскочил, крича что есть мочи:
– А-а-а! Уйди! Исчезни!
Англичанка отшатнулась. Возможно, приняла, мой вопль на свой счёт, но мне уже было не до этого. Я схватил сумку и под дружный хохот одноклассников пулей вылетел из кабинета. Последнее, что услышал: «Мы же говорили, что он – псих».
Я мчался, не разбирая дороги. Глаза застилали слёзы. Хорошо хоть, одноклассники меня таким, плачущим, не видели. Неподалёку от школы находилась площадка для скейтбординга. Небольшая – пара рамп и несколько дорожек. Вечерами здесь рассекали скейтбордисты, но днём площадка пустовала. Я и ринулся туда – проплакаться без посторонних, успокоиться.
Сколько просидел – не знаю, слёзы высохли, но лицо всё ещё полыхало от стыда, да и потряхивало меня от пережитого ужаса. В общем-то, страх – мой давний спутник. А вот к публичному унижению за эти восемь лет я так и не привык. Больнее всего, что вместе со всеми теперь смеётся и Ларионова. Нет, вру, не смеётся.
Но смотрит с ужасом и отвращением, как на чумного, а это ничуть не лучше.
С Машей Ларионовой мы познакомились позапрошлым летом в санатории, куда мама возила меня каждый год «лечить нервы». Как будто это могло помочь! У Маши было что-то с сердцем, и её тоже привезли родители на оздоровление. Она мне сразу понравилась, тоненькая как былинка, белокурая и нежная. Подойти к ней я, понятно, ни за что бы не осмелился, только поглядывал тайком в столовой и на прогулке. А познакомились случайно, на массаже, куда нас поставили на одно время. Когда выяснилось, что мы из одного города и даже из одного района, разговорились. И потом уже до конца срока ходили всюду вместе. Это было лучшее время. У меня даже ни приступов, ни видений ни разу не было. Я, можно сказать, впервые чувствовал себя нормальным человеком. Словно с появлением Маши моя блёклая, тоскливая жизнь вдруг заиграла, засветилась радужными красками.
Иллюзий я не строил, считая, что Маша общалась со мной лишь потому, что среди отдыхающих я единственный оказался её ровесником. Однако, вернувшись в город, мы продолжали встречаться. Мои родители, которые прежде и шагу не позволяли ступить, отпускали меня с Машей без проблем – доверяли ей.
Мы ходили друг к другу в гости или просто гуляли в парке. Болтали обо всём подряд. Хотя, скорее, рассказывала Маша, а я больше слушал. Да и что я мог интересного сказать? Вся моя жизнь – дом, школа, больницы и почти постоянный надзор матери. А у Маши – другое дело. Много видела, много читала, много где бывала, но главное – занималась в музыкальной школе по классу скрипки. И, хотя летом там тоже каникулы, Маша продолжала уроки с репетитором.
