На последнем, четвёртом уроке Ирина Николаевна объявила, а точнее напомнила (просто у Ромки за этими треволнениями всё вылетело из головы), что в понедельник вместо двух последних уроков они всем классом едут на экскурсию на керамический завод. Ребята радостно загалдели, а Ромка для себя решил, что точно не поедет, уж лучше уйдёт потихоньку домой.
Как только прозвенел звонок с последнего урока, Ромка, пользуясь суматохой и оживлением, незаметно выскользнул из класса и был таков. Но на улице его догнали, тронули за плечо. Ромка нервно вздрогнул, обернулся – Костя. И ни капли задора в глазах, ни блеска, ни удали лихой. Смотрел на Ромку и – взглядом – каялся.
– Ромыч, прости меня. Я, правда, не хотел, чтоб так всё вышло. Сам не знаю, что на меня нашло. Дурость какая-то. Маринку к тебе вдруг приревновал…
– Маринку?! Ко мне?! – искренне изумился Ромка. Как мог такой видный, во всех отношениях замечательный Костя ревновать к кому-то, тем более к нему, Ромке? От удивления даже обида вмиг куда-то испарилась. И стало жалко Костю. И неловко, что он сейчас стоит перед ним такой виноватый, поникший.
– Ну конечно, – вздохнул Костя. – Вон как она на тебя смотрела, когда мы пели! Талант, говорит. Про меня она никогда такого не говорит. Вот я сгоряча и разозлился. Но я был не прав. Ты не бойся, я Денису с Егором сказал, чтоб тебя больше не трогали и не задирали. А потом, уже вечером, открыл твой подарок и… чуть не умер. Правда-правда. Так стыдно стало… Ромыч, твой подарок был самый лучший! Я о таком и не мечтал. Вернее, только мечтать и мог. Ещё и не поблагодарил как следует. Спасибо тебе! Классная футболка! Где ты только достал такую?
– В «Союзе», – вяло ответил Ромка.
– Блин! Она ж дорогущая, наверное. Где деньги-то взял?
Ромка неопределённо махнул рукой, мол, не стоит об этом и говорить. И Костя сразу перескочил на другой, не менее каверзный для Ромки вопрос:
– А как ты, кстати, ушёл? Так незаметно… Только что был – и уже нету… Вообще никто ничего не понял…
Ромка пожал плечами, а Костя допытываться не стал. Оставшуюся часть пути они шли молча, но то было молчание уютное, без обид, без злости, без напряжения. Ромка думал о своём, точнее, удивлялся: вот ведь как бывает – вчера он чувствовал себя очень счастливым, потом оглушительно несчастным, теперь снова на душе хорошо, во всяком случае, спокойно, ничто не грызёт, не терзает. От этих эмоциональных взлётов и падений внезапно и сильно захотелось одновременно есть и спать. Что он и сделал, как только пришёл домой.
