Говорил Иосиф глухо, не спеша. Каждое слово будто отчеканивалось. Текля молча слушала, а когда он умолк, сказала:
— Тогда я сама тебя нашла бы, конечно, если бы смогла убежать от тех, кто держал меня в городе. Когда шла из ссылки, все думала: вот увижу тебя, семейного или одинокого, если признаешь меня, расскажу, что со мной Авдей сделал, прежде чем в снопы затащить, а потом и умереть с легким сердцем не страшно. Уж больно обидно мне было, что правду ты не хотел знать. У нас с тобой все так складывалось, что рано или поздно мы должны были сойтись. И вот сошлись. Наверное, так нам с тобой на роду написано.
— Может быть, и написано. Только за что нам такие горестные судьбы даны? С какого времени? С младенчества? С детства или с молодости?.. Да еще на всю жизнь. И ты не больно нажилась за бедными родителями, и я сиротой настрадался. Пока отец не привез мачеху, в слезах утопал. Святая была женщина, высушила мои детские слезы. Но все-таки — за что страдания?
— Не надо, не вспоминай. Никто не ответит, за что. Я же вижу, как тебе тяжело. И мне тяжело. Не надо ворошить угли, пусть угасают. Сейчас нам с тобой хоть немного спокойно пожить бы.
Сказав это, Теклюшка умолкла. Иосиф, по-прежнему держа ее под руку, шел осторожно. Не потому, что боялся поранить свои босые ноги, за Теклюшку опасался. Еще бы: ее ноги в язвах, больно ей и в сапогах ступать по земле. Была бы у него сила, понес бы ее на руках, но чувствовал, что и шагу с ней не сможет сделать.
Начинало смеркаться. Влажная серость опускалась на деревья, на землю, хотя местами на редколесье было еще достаточно светло, стволы сосен отсвечивали желтизной.
— Путь у меня здесь тайный, — сказал он, заметив, что она неуверенно ступает по еще твердой земле. — Рядом иди. Я тебя крепко держать буду. Пока стемнеет, дойдем.
Когда преодолели болото, поднялись к гряде, за которой начинался хутор, перешли ее, было еще светло. Лес, опоясывающий усадьбу, напоминал неровную высокую темно-серую полосу, по которой сверху спускались желторозоватые разводы. Также сверху по всей темной полосе, по ее кривизне еле заметно трепетала желтовато-багровая лента. Трава под ногами была темная, местами на ней блестела тяжелая крупная роса, от нее тянуло холодом.
Они стояли на меже между хутором и грядой леса, откуда, пока еще не совсем смерклось, довольно четко были видны очертания дома и хозяйственных построек. Как только вышли из леса, Текле сразу бросились в глаза два черных креста на двух окнах, зловеще блестящих в лунном свете. От неожиданности она, споткнувшись, отпрянула назад, непроизвольно ойкнула. Иосиф вздрогнул — крепко обхватила его за плечи, хотел спросить, что случилось, но не успел, она, опередив его, произнесла дрожащим голосом:
