Ко мне спокойно подходил молоденький подтянутый польский офицер.
— Русский? — произнес он, глядя на мои погоны.
— Так есть, русский! — послышался за его спиной звонкий голос юноши, которого поручник называл Юзефом. Он опустился на одно колено и положил руку на грудь.
— Дышит! Жив русский летчик! — обрадованно воскликнул он, оглядываясь на товарищей, стоявших за офицером. Неловко ступая по кирпичам, те подошли и обступили меня.
Сделав вид, что очнулся, я открыл глаза и приподнял голову. Серые в рассветном сумраке лица тронула смутная улыбка, осторожные руки подняли меня. Я встал и тут только почувствовал боль в левой ноге, которая подламывалась подо мной. Видно, ее здорово ушибло при взрыве, а возможно, это были последствия удара во время приземления. Левая рука была странно вывернута и распухла. Кто-то из пришедших потянул ее и опустил. Сустав стал на место. Но рука безжизненно повисла, и ее пришлось подвязать. Мое сознание работало как-то особенно четко. По крайней мере, я отметил про себя, что хотя и чувствую боль в голове и слышу шум в ушах, однако схватываю все окружающее с какой-то необыкновенной быстротой. Только говорить не хотелось, вернее, это было слишком трудно, и я молчал.
Бережно поддерживая, повстанцы повели меня вниз по изуродованной лестнице разбитого снарядами дома. Юзеф нес мой шлем, найденный в кирпичах. Он заботливо отряхивал его, протирал очки и любовался ларингофонами.
Мне посчастливилось. Я мало пострадал, хотя и упал не на землю, а на разрушенный чердак над шестым этажом. Разрыв фашистской мины, убившей первого подошедшего ко мне поляка, только оглушил меня. Вторая группа людей, оказавшихся друзьями, проявила обо мне трогательную заботу. Будет ли так же счастлив Стенько?
Когда мы спустились двумя этажами ниже, Юзеф остановился и сквозь пролом указал мне на соседнее здание. Это была развалина, которую, казалось, вот-вот сдует ветром.
— Гитлеровцы! — сказал Юзеф.
С визгом посыпались пули. Пришлось немного переждать.
Я воспользовался остановкой, чтобы сказать Юзефу о сержанте Стенько. Как обрадовался Юзеф, услышав русскую речь! До этого я все время молчал, и он уже начал сомневаться, понимаю ли я его. Юзеф обещал немедленно снарядить группу на поиски «второго русского летчика».
Мы наконец спустились на улицу и сошли в подвал.
— Здесь! — сказал Юзеф.
Так я попал к варшавским повстанцам.
* * *
Несколько подвешенных к сводчатому потолку самодельных фонарей слабо боролись с темнотой, упорно подступавшей к нам из углов. В подвале было людно. Человек двадцать повстанцев окружили нас. Каждый старался протиснуться ближе. Они разглядывали мои погоны и перешептывались — должно быть, обсуждали, какой у меня чин. Юзеф вышел и тут же вернулся со стулом в руках. Вместе с Юзефом явился человек, в котором я сразу признал командира. Повстанцы с уважением расступились, пропуская его. Человек этот крепко сжал мою руку и долго держал ее в своей сильной, слегка дрожащей руке.
