— Дррр…
Это раздался звон телефона на моем письменном столе. Управляющий взял трубку, но уже через три секунды чуть не швырнул ее, а глаза его заблестели и запрыгали.
— Да, да… Он служит у нас… Неужели? Какое несчастье! Привезли в больницу? Очень опасно? Надежда? Ну, слава Богу… Благодарю вас…
Он положил трубку и как-то растерянно и даже, как мне показалось, боязливо смотрел на меня…
— В чем дело? — спросил я.
— Но это же просто невозможно… Ведь действительно все так, как вы сказали.
— Что такое я сказал?
— Мулызин… Автомобиль… Лошадь понесла… Разбит… В больнице…
— Вы шутите, Семен Игнатьевич?
— Боже мой! Да разве можно так шутить?
— Да, это правда, — сказал я, глядя прямо ему в глаза. — Так шутить нельзя. Но это не самое ужасное. Есть вещи и похуже, Семен Игнатьевич.
— Что же такое?
Но тут меня как будто что-то дернуло за рукав. Я остановился. То, что я хотел сказать, было действительно ужасно.
Дело в том, что у этого добрейшего человека была хорошенькая жена, гораздо моложе его, и про нее говорили…
Мало ли что говорят про женщину! Я не верил. Разве есть на свете человек, про которого не говорили бы дурно?
Но ведь я только что видел своими глазами — в его квартире, в гостиной, молодой человек, наш агент, которому он же сам, Семен Игнатьевич, протежировал. Я узнал его, — поцеловал ее в прелестную шейку…
И вот с языка моего чуть-чуть не сорвалось это. К чему? Ах, нет, пусть лучше заблуждается.
— Нет, пустое, — сказал я на его вопрос, — видите, как у меня сегодня напряжено воображение… Все это вздор. Вы, кажется, хотели показать мне образцы шведского овса, доставленного в контору? Так покажите, Семен Игнатьевич. Я немного тороплюсь.
Он растерянно поднялся и вышел, а я снял с пальца перстень и опять положил его в жилетный карман.
Мне была неприятна эта новая способность. С какой стати? Моя жизнь протекает так гладко и легко, в ней никогда не было ничего трагического.
С другими бывают несчастья. Я узнаю о них из газет и из рассказов. Но это же не то, что видеть воочию.
Не хочу, не надо. И это утомляло меня так, словно я два часа таскал тяжести.
Семен Игнатьевич показал мне образцы шведского овса, я их одобрил, докурил сигару и уехал из конторы.
Мне нужно было заехать в банк, справиться о биржевых ценах на некоторые интересовавшие меня бумаги, а часа в четыре я уже был дома.
В столовой был накрыт чай. Я снова погрузился в приятную легкую жизнь, какая текла в нашем доме.
III
На следующий день я встал, как всегда, рано, в восемь часов, и утро мое ничем не отличалось от всех других утр. Я за то и любил свою жизнь, что она была вся такая выровненная, как будто по ней прошел тяжелый каток, вдавил в землю все камешки, сравнял ухабы и она стала ровная, как шоссированная дорога.
