Головная боль сразу уменьшилась - мамина жалость теперь разделилась надвое.
В гостиной звякали стаканы и бурчали мужские голоса. Языки говорящих со словами справлялись еле-еле.
- Кто там у него? - спросила Мария, заранее зная ответ.
- Гуталин. Чуть ли не с утра заявился. И не выгнать никак. Сидят и сидят. Вторую бутылку приканчивают.
Гуталин - это было хорошо. В присутствии Гуталина отец обычно смягчался. С Гуталином они всегда вспоминали прошлое - как отец таскал хабар из Зоны, а Гуталин его обратно затаскивал. Или как вместе били морду очередной жабе... Отец именовал их совместные посиделки-воспоминания словесным онанизмом. А жабами называл тех, кого ненавидел. Из года в год жаб в городе становилось все больше. К счастью, мама жабой не была, мама была Рутой. Иногда - все реже и реже - ласточкой. А она, Мария, так и осталась Мартышкой. "Мартышка ты моя!.. Мартышечка ты этакая!.." Интересно, а как он называет тетку Дину?
Мария вздохнула.
- Ничего, дочка! - Мать ласково погладила ее по голове. - Все перемелется - мука будет...
- Рута! - опять взревел отец. - Кто там у тебя?
А Гуталин сказал заплетающимся языком:
- Стервятник Барабаш с того света явился... Хватит орать! Надо будет, зайдут. Давай-ка лучше еще по одной. За все хорошее...
Мария сделала усилие, чтобы перестать их слышать.
- Иди умойся! - Мать уже принялась командовать - И за стол!
Мария пошла умываться, потому что зайти в гостиную с зареванным лицом значило вызвать у отца еще один взрыв бешенства. Он уже не раз ходил разбираться с учителями. А потом мать переводила Марию в другую школу.
Выйдя из ванной, она в гостиную все-таки зашла.
- Ой, а вот и наша школьница! - обрадовался отец. Тут же посадил ее к себе на колени, прижал к груди. - Здравствуй, Мартышечка моя!
Сидеть на коленях у отца было хорошо. Как в детстве. Вот только запах алкоголя в последнее время стал донимать изрядно. Но ради отцова хорошего настроения вполне стоило и потерпеть. И терпя, она потерлась носом об его небритую щеку.
- У-у, колючки!..
- Здравствуй, Мария! - Гуталин справился с приветствием не без труда. - Ты все хорошеешь, девочка!.. Пожалуй, и я на днях в Зону схожу. Попрошу, чтобы она сделала из меня настоящего африканца. А то - ни то ни се. Мулат он и есть мулат!
- Сходи, сходи, - сказал отец со смешком. - Хорошим станешь африканцем. Настоящим... Черным и мертвым.
- Расист! - сказал Гуталин. - Дай, я тебя поцелую...
Отец поднял Марию со своих колен, нежно шлепнул по мягкому месту:
