Формально Эдмунд Сент-Джеймс Ратвен имел британский титул, так что на графа Дракулу не тянул, да и разрушенный замок был не вполне его собственностью. В начале семнадцатого века имел место целый ряд всяких казусов, странно отразившихся на наследовании внутри клана. Да и вообще, Ратвен был мертвым, что дополнительно осложняло дело. Итак: разрушенный замок, право на который было спорным, где почти наверняка имелись летучие мыши, но волков не было. Три из двух – уже неплохо, пусть даже из замка не видно гор.
Ратвен не был особо привержен традициям. У него вообще не было гроба, не говоря уже о том, чтобы в нем спать: в гробу просто повернуться негде, даже в современном, более широком, да и матрас в нем просто смехотворный, и от него чертовски болит спина.
Он унес мятые обертки на кухню и выбросил в мусор. Позаботившись о том, чтобы Варни был должным образом устроен в одной из гостевых спален, и с радостью услышав, что его состояние хотя и остается тяжелым, но стабилизировалось, Ратвен пару часов копался в собственной весьма солидной библиотеке. Странный вид описанного Варни оружия не совпадал с тем, что сразу приходило в голову, но что-то в самой идее казалось знакомым.
Убив таким образом несколько часов, он решил, что утро уже достаточно позднее, чтобы позвонить Августу Крансвеллу в Британский музей, надеясь застать его в кабинете, а не в одном из закоулков сложного лабиринта отдела хранения. И когда Крансвелл уже после третьего гудка поднял трубку, Ратвен почувствовал неожиданно сильное облегчение.
– Алло?
– Август, – сказал Ратвен, – я вас ни от чего не оторвал?
– Нет-нет-нет… Ну, вообще-то, да, но это не страшно. В чем дело?
– Мне нужна ваша помощь в одном исследовании. Как обычно.
– К вашим услугам, милорд. – В голосе Крансвелла послышалась улыбка. – Как обычно. Какая будет тема на этот раз?
– Ритуальные кинжалы. Точнее, ритуальные кинжалы, смазанные чем-то ядовитым. – Ратвен привалился к кухонному столу, глядя на сушилку у мойки: хирургические инструменты Греты рядком лежали на нержавеющей стали, снова пройдя кипячение. Ему уже давно не приходилось стерилизовать хирургический инструмент – со Второй мировой войны на самом-то деле, – однако и через семьдесят с лишним лет воспоминания оставались такими же яркими.
Голос Крансвелла стал резче:
– И что за яд?
– Пока не знаем. Но сам кинжал чрезвычайно странный.
– Вы меня нисколько не успокоили, – заявил Кранвелл. – Что случилось?
