Белая обезьяна, чёрный экран | страница 19
Пациентка Сивцева. Двадцать пять лет. Принесли с улицы, истощение, озноб. Двухсторонняя пневмония плюс сердечная недостаточность. Руки в синяках. Медсестра, когда искала у пациентки вену, изошла отборным матом: вен не было. Если у пациентки невозможно нащупать вену и у неё исколоты все руки, ведь правда, доктор, больная похожа на наркоманку? Я тоже так подумал.
Поставил ей подключичный катетер. Пациентка молчала как рыба, а я всю смену капал ей цефтриаксон и колол гентамицин. Подопечная умерла к утру, фибрилляция, остановка сердца. Отправили в морг. Ещё одна бомжиха, вы думаете, да? Как бы не так. Через два дня отыскались её родственники.
Пациентка Сивцева не была наркоманкой. Она просто очень долго пролежала в больнице в посёлке Песочный. На борьбу с лимфомой семья угрохала невиданные деньги. Итог — ремиссия более трёх лет. Но две недели назад у больной обнаружились метастазы, и пациентка ушла из дому. Родные не уследили, а врач реанимации оказался идиотом.
Был у нас один доктор, по фамилии Пескарёв. Он работал анестезиологом. Анестезиология — наша смежная специальность. У меня в первом дипломе написано: врач по специальности «анестезиология и реаниматология». Так вот, о Пескарёве.
Когда из операционной пациенты поступают в хирургическую реанимацию, нам всегда передают наркозную карту. Туда анестезиолог записывает все препараты, введённые во время операции. До миллилитра. Я брал дежурства как в хирургическом ОРИТе, так и в кардиологическом, и надо же было такому случиться, что у послеоперационных пациентов выявились осложнения: у одного — инфаркт миокарда, у второй — гипертонический криз. Оба пациента перекочевали из хирургической палаты интенсивной терапии в кардиологическую. То есть от меня — снова ко мне.
Я изучил наркозные карты и поднялся к Пескарёву на этаж.
— Очень низкие дозы анальгетиков во время операции, — сказал я Пескарёву. — Почему?
— Низкие? — он попытался выкрутиться. — Я делал расчёт по массе тела.
— У обоих одна и та же симптоматика, — сказал я. — Болевой шок. Отсюда и осложнения.
— Странно. На операции никто не кричал от боли! — улыбнулся Пескарёв.
— Потому что вы дали им снотворные и миорелаксанты, — меня трясло от злости. — Но не обезболили так, как это нужно было сделать.
— А тебе что, больше всех надо? Лежат они у тебя, тебе и лечить.
— Хорошо. Подниму вопрос на общей пятиминутке.
И собрался уходить.
Пескарёв вскочил с кресла и, схватив меня за локоть, потащил из ординаторской.