И вот Юрий Викторович Ростовцев — тридцати двух лет, житель города Санкт-Петербурга и стряпчий по уголовным и гражданским делам ступил на причал Саутхэмптона. И невольно замер. Он, конечно, представлял себе по описаниям и фототипиям корабль, на котором предстоит плыть. Но все равно еле сдержал восхищенный возглас. При взгляде на "Титаник" у него перехватывало дыхание. Это был чудо-гигант.
Высокие палубные надстройки "Титаника" возносились подобно утесам, а над ними вздымались темно-желтые трубы: на фоне низких облаков они напоминали колонны огромного храма. Высотой почти в десять этажей и размером в целый квартал судно буквально подавляло сознание. Рядом с ним маленькой лоханкой показался бы любой из виденных им судов — не только волжские пароходы и паромы, ходившие в Стокгольм из Гельсингфорса, но и броненосцы русского флота! Все прочие суда, стоявшие в гавани, казались рядом с ним игрушечными. Матросы, сновавшие по нижней палубе, выглядели такими маленьким по сравнению с колоссальным пароходом, что Ростовцеву пришло не очень-то почтенное сравнение — с блохами, скачущими по шкуре слона или скорее уж какого-то древнего левиафана. А тысячная толпа, заполнявшая пирс, выглядела рядом с "Титаником", как мыши, суетящиеся возле исполинского торта.
На пирсе собрались конные повозки, легковые авто и грузовики, которые медленно двигались сквозь плотную толпу, дудя в клаксоны. Люди со слезами прощания на глазах обнимались, махали руками, перекрикивая портовый гам, орали пожелания доброго пути друзьям и родственникам, что уже перебрались на палубы великана. Длинношеий, как журавль, подъемный кран не спеша, опускал в широко распахнутый палубный люк размером с ворота замка связку мороженных мясных туш.
Ростовцев, чертыхаясь, лавировал между ручными тележками носильщиков, спешащими пассажирами и провожающими. Он пробирался среди суетящейся публики, мимо выгружаемых с повозок и грузовиков, деревянных ящиков и бочонков, громадных куч чемоданов и кофров с цветными наклейками отелей половины мира — Каир, Рим, Дели...
Что по-настоящему изумило Ростовцева, так это количество подъезжающих дорогих машин — их тут было как бы не больше, чем во всем Петербурге.
Длинные "роллс-ройсы", похожие на кузнечиков "роверы", черные, основательные, как сундуки на колесах, "даймлеры", даже, кажется, мелькнул "руссо-балт".
Рядом с ними важно стояли шоферы — как на подбор в темно-зеленых и коричневых ливреях или в кожаных тужурках и крагах.
