- Ты сам виноват, - отрезала она. - Никто не просил тебя быть преступником. Мама работает на двух работах. Почему ты не можешь найти настоящую работу?
- Хочешь, чтобы я работал на двух работах, как твоя мама, и был фригидной жалкой сукой, как она?
- Лучше так, чем быть куском дерьма, который позволил собственной дочери принять удар на себя, так?
Рука ее отца взметнулась и ударила так быстро, что она вздрогнула скорее от шока, чем от боли.
Она ошеломлено уставилась на него с широко распахнутыми глазами.
- Надеюсь, ты сгниешь в тюрьме, - сказала она. Отец поднял руку, чтобы ударить ее снова. Она увернулась и попыталась проскользнуть мимо него. Он схватил ее и толкнул спиной к холодильнику. Она оттолкнула его со всей силы и сумела обойти, хотя он пытался ее схватить.
Она побежала к двери и спустилась по четырем ступенькам так быстро, как только могла, слыша догоняющие шаги отца. Она вырвалась на улицу и снова побежала. Она завернула за угол и нашла вход в метро. Когда она потянулась за деньгами, то осознала ужасающий факт - она оставила пальто в квартире отца. И вместе с ним все деньги.
- Черт... - прошептала она. У нее ничего не было. Ничего, кроме тупого списка вопросов к Сорену. Ни денег. Ни ключей. Ни билета на поезд. Все, что было важно, осталось в пальто.
В отчаянии девушка изучала карту метро, надеясь вспомнить кого-то, хоть кого-нибудь, кого она знала в городе, и кто мог бы ей помочь. Название одной улицы заманило ее. С первого взгляда Риверсайд Драйв была не так далеко. Может быть, три мили? Она доберется до нее за сорок пять минут, если поторопится. Сорен дал ей ту визитку, эту чертову визитку, которая осталась в пальто, его друга, который жил на Риверсайд Драйв. Он сказал идти туда в экстренной ситуации. Застрять в городе без денег для нее было похоже на экстренную ситуацию.
Она сориентировалась и поспешила на улицу, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что отец не наблюдает за ней или не преследует ее. Казалось, она в безопасности, поэтому Элеонор вышла, идя так быстро, как только могла в своих ботинках. Она засунула руки в карманы джинсов, чтобы согреться, и старалась не расплакаться. В глубине души она всегда знала, что ее отец был именно тем, кем она назвала его – куском дерьма, жалким преступником. Но она так отчаянно хотела верить, что он заботился о ней, что скучал по ней, что любил ее. Она ругала себя квартал за кварталом за веру во все то дерьмо, что он ей подсовывал. Все, чего он хотел, это подлизаться к ней, вернуть расположение, заставить думать, что ему не наплевать на нее, и затем заставить лгать.
