Сначала мы наматывали круги по двору, а потом Мэтт повалил меня на землю, отобрал у меня торт и размазал по моему лицу, как грязевую маску. Мы сражались минут десять, смеясь и катаясь по траве, пока остальные кричали, кидались сладостями и свечками. Когда все успокоились, оказалось, что от торта ничего не осталось, а я и Мэтт с ног до головы вымазались в радужной глазури.
Мы медленно встали, все еще смеясь и пытаясь отдышаться, и неохотно заключили перемирие. Папа тут же принялся фотографировать нас – перепачканных разноцветной глазурью, с травинками, застрявшими в волосах, освещенных теплыми розовыми лучами закатного солнца. Мэтт обнимал меня за плечи, а впереди ждало такое долгое лето… В тот момент я даже забыла, что осенью он уедет в колледж. Мэтт собирался изучать американскую литературу в Корнелле, в часе езды от дома, и обещал, что будет приглашать нас с Фрэнки в гости по выходным.
Но вот эпическое сражение тортом осталось позади, и мы с Мэттом решили привести себя в порядок. Оказавшись в полумраке прохладного дома и оставив весь мир позади, за раздвижной дверью кухни, молча замерли у раковины. Я разглядывала Мэтта исподлобья, надеясь, что он ничего не поймет, не сможет прочитать мысли, которые казались уж слишком смелыми.
Откуда-то издалека доносились обрывки разговоров, а я все смотрела, как зачарованная, на его растрепанные черные волосы, всматривалась в ярко-голубые глаза и думала, что мы чудесным образом оказались глубоко под водой. Я подняла руку, липкую от сладостей, в шутку замахнулась, будто собиралась вновь запустить в Мэтта куском торта. Мне хотелось хоть как-то прервать молчание, не дать ему услышать такое громкое биение сердца под футболкой.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук-тук-тук.
Мэтт дотронулся до моей ладони, соскреб пальцем немного глазури, а потом подошел совсем близко и неуловимым движением перевернул весь наш мир с ног на голову.
– Анна, – сказал он и погладил меня по голове липкими пальцами, – знаешь, что значит, когда мальчик трогает тебя за волосы в день рождения?
Нет, этого я не знала. Я не могла вспомнить, как мы оказались на кухне, с ног до головы вымазанные в глазури, не могла понять, почему мой лучший друг, который не просто друг, так на меня смотрит… Даже имя свое забыла. Пришлось прикусить губу, чтобы сдержаться и случайно не выдать какую-нибудь глупость вроде: «О Мэтт, наконец-то мои мечты осуществились!» Было трудно молчать. Внутри все сжалось, и я уставилась на его ключицы, на крошечный осколок голубого, словно море, стекла, обвязанного кожаным шнурком, на опадающую и вздымающуюся грудь.
