К получи Мал понял, что его так угнетало. Когда-то, получив этот дом, Мал установил поворотные, в рост человека, зеркала в углах комнаты. Они помогали думать, он словно советовался со своими двойниками по углам. Сейчас зеркала отражали низенького, полного человечка с наивным венчиком волос на макушке. Эта мечущаяся, помятая фигурка ничего не могла ему подсказать. Зато он сам, наконец, понял, чего он боялся эти два долгие года, с того дня, когда его — о великий Ур! — осенила эта идея… Мал еще не знал, что ему делать, но понимал, что все, что он может предпринять, натолкнется на сопротивление Фиера. Сделав еще несколько кругов по комнате, Мал повернул зеркала к стене и подсел к внутреннему коммутатору Центра. Фиер будет у него через десять минут. В конце концов, он, Мал уже давно, еще до последнего опыта, знал, как надо поступить. И этот предстоящий разговор был нужен не для того, чтобы что-то изменить.
Кон Ропур ткнул пальцем кнопку. Нежно прозвенели колокольчики первых аккордов. Их звук, словно пропадающий вдалеке, навевал на Ропура жалость ко всему окружающему миру. Вот звон уже дальше, дальше, и только отзвук, тень звука еще долетает издалека, из неизвестности… Тело Ропура напряглось в ожидании. Издалека наплывали, нет, наползали слитные, мерные шаги миллионов ног. Грозная и бессильная поступь бесчисленных поколений Грассы. Шаги звучали так равнодушно, что стонущий вопль певца отозвался в теле Ропура электрическим разрядом. Эту вещь, «Плач потерявшегося», кон Ропур включал часто и знал наизусть. И, раскачиваясь в кресле посередине теплой, устланной коврами комнаты, он чувствовал себя там, на Дороге, среди идущих отупело, безнадежно идущих. Кон Ропур даже не замечал, что поет во весь голос, пытаясь вместе с певцом заглушить неотступный звук шагов:
А-о-й, я отстал, потерялся,
А-о-й, потерялся в толпе.
И мимо проходят чужие,
И нету мне места средь них.
На последнюю, еще звенящую ноту, тяжело и устало отозвался хор:
Но было завещано Уром,
Но было обещано миру,
И стало нетленною верой
И с верою этой идем!
Снова с воплем отчаяния вступил певец:
Пустите, возьмите, я с вами,
О, дайте мне с вами идти!
Чужие, бездушные лица,
И мерная поступь шеренг!
И опять хор тяжело и равнодушно раздавил отчаяние певца:
Печален отставший в Дороге,
Бессилен один, без шеренги.
Запретно в Дороге убийство
Но смерть неизбежна. Умри!
Кон Ропур сжался в кресле, чувствуя, как мимо него проходят плотно сомкнутые ряды, и во весь голос простонал им вслед:
