Граф её не удерживал. Он остался недвижимый на своём месте, подавленный неожиданностью случившегося. В первый раз в жизни он совсем растерялся. Он понял, что всё кончено, разрыв совершился. У него нет больше жены. Да если бы теперь она и вернулась, он уже не может принять её после всего, что она сказала. Она нанесла ему сразу все оскорбления, какие только можно нанести человеку.
Нет, это ложь, что он не любил её, нет, он любил её, даже чересчур много. Он был слишком слаб с нею. Если бы он не любил её, то поступал бы иначе, не прощал бы ей её капризов, причуд, не выносил бы всего, что ему пришлось вынести и выслушать. Он не простил бы ей её пренебрежение к матери, не заботился бы о её здоровье, не устраивал бы ради неё так, а не иначе жизнь свою. И вот благодарность!
Граф искренно забывал, что он любил её, во всяком случае, не для неё, а для себя, что он любил её главным образом ради тех целей, достижение которых он наметил себе с её помощью, на которых стоял упрямо. Но как бы то ни было, она права: он любил её, но теперь любить не может. Он никогда не забудет и не простит ей всех этих оскорблений, не простит как муж, а пуще всего как граф Зонненфельд фон Зонненталь.
Да, конечно, не пропадать же ему из-за этого позора! Да, это позор, но он должен выйти из него с честью. Не пропадать же ему из-за того, что он сделал непростительную глупость, доверив своё имя и свою жизнь чужеземке дикого татарского происхождения, неспособной понять и оценить всё, что для него свято и дорого, надсмеявшейся над всем, перед чем он преклоняется.
Граф запёрся у себя, никуда не выезжал до следующего дня и никого не принимал. Затем он вышел из своих комнат спокойный, с величественным, гордым видом и принялся за свою обычную деятельность. Он не хотел видеть графиню и переслал ей своё решение на письме.
Он писал ей, что согласен разойтись с нею, но не иначе, как разведясь формально. Он берётся устроить лютеранский развод, для которого не может встретить препятствий. Но она православная, она обвенчана с ним не только в лютеранской, но и в православной церкви. Он советует ей немедленно ехать в Петербург и там решить это дело. С его стороны не будет никаких затруднений.
Графиня прочла это письмо, перечла его несколько раз и долго сидела неподвижно. А слёзы одна за другою так и катились из глаз её. Но это были её первые счастливые слёзы.
Конечно, она не стала мешкать с отъездом.
Через месяц она была уже в Петербурге, уже представилась императрице и получила надежду на скорое окончание своего дела. Остановка была только за неизбежными формальностями, и эти формальности затягивались вследствие медленности сообщений между Петербургом и Веной, где теперь находился граф.
