— Нет, не возьму!.. Не хочу… Прочь с ним вместе, диавол, слуга диавола… Плюю на тебя…
И она брызнула ему пеной прямо в лицо.
Шигоня, побагровев от гнева, поднял было свой тяжёлый посох боярский, но вовремя спохватился, заметив, как двинулись вперёд и князь Бельский, и Иван Кубенский, словно решили защитить несчастную от опасного удара.
Быстро оглядевшись, боярин выхватил из-за ближайшей божницы пук лозы вербной, с Недели Ваий здесь оставленный, и, нанося сильные удары по обнажённым рукам и плечам Соломонии, закричал:
— Смирися! Войди в себя, богохульная жено!.. Что ты творишь, подумай?!
Все окаменели на миг.
От неслыханной обиды и срама исступлённая женщина мгновенно пришла в себя.
Поднялась, трепеща мелкой дрожью, до крови стиснула зубами край своей губы, изнемогая не столько от телесной боли, сколько от позора и негодования.
Прежде чем она успела сказать что-нибудь грубому палачу, Шигоня, желая по возможности загладить жестокость необдуманного поступка, угрюмо произнёс:
— Как смеешь ты, жено, противиться воле государя, великого князя нашего? Дерзаешь ли не исполнять приказаний его?
— А ты как смеешь, ты — холоп, бить меня, свою княгиню? — негодующим, твёрдым голосом только и спросила Соломония.
Но от этих простых слов, от величавой осанки, которую безотчётно приняла несчастная, от искажённого скорбью лица её повеяло чем-то таким необычным и грозным, что мороз пробежал у всех по телу.
— Именем великого князя наказую тебя за непокорство, а не своей рукою и волею! — нашёлся ответить надменный боярин и быстро отступил, давая знак продолжать обряд.
Явное замешательство воцарилось вокруг.
— Можно ли так? Не донести ли великому князю? — робко, неуверенно зашептали иные из присутствующих.
— В монастырь али в изгои захотелось? — отвечали им товарищи. — Дома жить надоело?
Смолк ропот. Обряд пошёл своим чередом.
Но Соломония, улучив эту минуту замешательства и тишины, ровно, негромко, с роковым каким-то спокойствием, обведя всех глазами, проговорила:
— Стоите?.. Молчите?.. Рабы лукавые, неверные! Нет ли ножей под полою кафтанов, чтобы тут же и зарезать, как овцу бессловесную, княгиню свою былую «милостивую». Так ведь вы прозывали меня! Я ль не заступалась за вас! От скольких от вас государев гнев отвела, от опалы избавила, милостей добыла… И никто не вступился? Да? Будьте же все вы прокляты!.. Богу в жертву против воли приносите меня… Нет, не Богу… В жертву княжой прихоти! И обрёк вас Господь. Человекоугодники, не слуги вы прямые княжеские… И горе вам! Бог помстит за меня. Вижу гибель вашу!.. Не пурпур и злато — кровь ваша и язвы и лохмотья покроют тела ваши, аки тела слуг нерадивых, выпустивших на волю диавола!.. Жёны ваши и дочери — поруганы, растлены, пострижены насильно, как и я!.. Дети ваши, нерождённые, изгублены в утробах материнских… Не терема высокие — виселицы построются для вас, и вороны чёрные обовьют боярские головы взамен шапок горлатных… Вот моё слово последнее… моё заклятие на вас, на детей ваших! Великое самое преступил князь великий: совесть теперь свою преступил ради стяжания царского. Вас ли пощадит?! Помните же и трепещите, ехидны, змеи-предатели. А ему скажите…
