— Сын, сын, Кириллыч! Уж так было сказано. Да нешто по звону не слышишь, что сын?.. Ведь вон и старец блаженный, юродивый Христа ради-для, прорицал нашей княгинюшке: «Родится у тебя сын — Тит, широкий ум!..» Конечно! Сын!.. И Тита нынче память аккурат, угодника… Двадцать пятое августа…
— Слава Те, Господи. Не сиротеет земля!..
И оба бегут дальше, а сзади ещё и ещё катятся и набегают народные волны… И все не с горы, а в гору катятся… туда, к высоким теремам кремлёвским.
— Слышь! — орёт один парень другому. — Поторапливай! Столы от князя ставить будут… Место бы получше захватить!..
И все бегут… И женщины, и дети, и старухи… Иные падают от усталости, но опять подымаются и мчатся вперёд.
А из Москвы гонцы скачут… Боярам-наместникам, разным воеводам и тиунам весть подавать, кого следует, светских людей и пастырей духовных, на крестины звать… Радость великая совершилася! Долгожданный наследник дарован великому князю и всей земле. И попутные жители, селяне и горожане, которым, мимо проносясь, развещали желанную весть гонцы, — все от радости обнимались и целовались по-братски; без праздника — пир и праздник снаряжали. Всем близка была радость княжая, долгожданная.
Ведь шутка ли, четыре бесконечных года ждать пришлось.
Царь Василий — совсем угрюмый, словно ночь, тёмен ходил. И подумывать даже стал:
«Неужто права была Соломония: я виной в бесплодии её? Али сбылось её слово — проклятие страшное, какое в злобе она изрекла?! Ведь до чего озлилась баба!..»
Вспомнил он, какую кашу сумела заварить разведённая за бесплодие жена, едва привезли её в монастырь.
Не успел князь обвенчаться с Еленой, как слух повсюду прошёл: тяжела-де разведённая княгиня… И должна родить на скорях. Выходит: не ради бесплодия постриг и сослал её государь, а просто прельщённый молодой литвинкой полонённой.
— Кто слышал о том? — спросил Василий у Шигони, который поспешил известить повелителя о новой клевете вражьей.
— Кто слыхать мог? Сама старица София двум жёнкам знатным толковала про то: Юрьевой жене, когда та приехала навестить по старой дружбе княгиню…
— Юрьева жена? И мне ни слова? Плетьми её, сороку стрекотливую… Нынче же… Будет знать, как языком трепать, а мне и не доводить ничего… А ещё?
— Ещё постельничего твоего Якова жёнке, Аринке Мазуровой, княгиня говорила. Те дома потолковали… От слуг да мамок и говор пошёл.
— Обеих баб подальше убрать… Чтобы не слыхал я о них.
Приказал Василий и сам задумался.
Шигоня стоял и ждал.
