- Я только что из морга... Сын вчера повесился!
Пробормотав на прощание: «Простите, чего это я!», он махнул рукой и направился к выходу. Сейчас, разумеется, я мог бы убеждать себя, дескать, это был знак, предостережение — нам следовало встать и разойтись: ей - на улицу Малуну, мне -не на Малуну...
И все-таки мы побрели на Малуну и легли очень рано. В пустой кухне Петрилы тихо играло, бормотало и пело на стене радио-тарелка, другой бытовой радиоаппаратуры в этом доме, слава богу, не было. Не раздевшись толком, мы легли, прикрылись старым клетчатым пледом и, позабыв про принесенную бутылку вина, просто лежали, держась за руки, и слушали музыку. По радио из кухни доносилась классика - транслировали отрывки из классических опер, таких знакомых, что даже я угадал несколько: «Аида», «Турандот», «Кармен», «Риголетто»... Кто-то негромко постучал в окно, и Туула приложила палец к моим губам, хотя я и без того не проронил ни слова: нас ни для кого нет... Мир за окном парил, ферментировался, жужжал, разлагался, точил зубы, переливался огнями, а для меня не было ничего важнее, чем ощущать под ладонью обтянутую тонкой кофточкой Туулину грудь и ее пульсирующее сердце птицы. Мир был наполнен бедностью, страхом, неведением, насилием и космическими загадками, насыщен шлепаньем мокрых ног и звоном бокалов, а из кухни доносился триумфальный марш, под который шагали воины Радамеса... Я держал ее в объятиях и мог бы приторочить ее к себе ремнями, лыком, веревками, Туула уже спала, в то время как я терзался чувством страшной безнадежности - знал, что в любой момент могу потерять ее, даже когда чувствую тепло ее тела под своими ладонями, когда слышу ее тихое посапывание во сне, неглубоком в эту предвечернюю пору... Подобная безнадежность порой настолько обостряет зрение и слух, что одни тут же прозревают, а другие вмиг слепнут... Я еще только будил спящую Туулу, она еще не вернулась к жизни... Я не спешил отгадывать загадку: почему она не хочет жить? Ведь сколько раз она уже просыпалась, обвивала меня руками и ногами даже во сне, но в проснувшихся глазах я видел опустошенность и неверие: кто ты, лежащий рядом, кто, проникший в мою плоть и намеревающийся проникнуть в душу? Отодвинься, как бы говорила она спиной, склоненной над плетенкой с картошкой, я пока не знаю... Но уже в следующее мгновение она оборачивалась и тонкими руками обвивала мою шею, а я не знал, что и думать: выздоровеет Туула или нет? Я был уверен, что сам почувствую, в чем она в тот или иной момент больше всего нуждается — в тишине? в движении? Узнаю обо всем по ее доверчивой ласке, взгляду, молчанию, не только по походке, но и по тому, как она стоит или лежит... Вот так.
