Но что-то портило этот холёный и лощёный портрет. Выражение глаз. Они были черны. Зрачки растеклись, поглотив всю радужку. И не моргали. Как два фарфоровых шарика. Лицо против воли перекосило судорогой. А по лбу и щекам прокатились первые прозрачные бисеринки пота.
Иванов боялся.
До ужаса и жути боялся любого визитёра. Он надеялся на то, что его приговор пересмотрят, но объективно понимал, что это маловероятно. И теперь он боялся любого шороха и стука за дверью. Любого звона или крика. Он ждал. Ждал, когда за ним придут. Ждал свою неминуемую и близкую гибель. И страх перекосил его лицо в маску, как анестезия, зафиксировав нелепое и жалкое выражение, как в гипсе.
— Что?! — выдохнул он.
— Здравствуйте, гражданин Иванов! — я покровительственно улыбнулся.
— Здравствуйте, гражданин начальник! Глеб Игоревич. Если можно так вас называть…
— Разрешаю, — значительно одобрил я и прошёл к столу, выдвинул табурет, сел напротив.
— Раз уж вы почтили меня своим присутствием, хотел бы вас сразу попросить.
— О чём?
— Не могли бы вы как-то повлиять на моего соседа в камере рядом?
— А что не так? Вроде, вы сидите отдельно?
— Он при любом удобном и неудобном случае, а иногда просто для собственного развлечения кричит мне: «Твоё дело труба!», «Скоро тебя расстреляют!» и всё в таком духе. Ему доставляет наслаждение издеваться надо мной. А меня это сбивает и удручает. У меня и так состояние ужасное, а тут ещё постоянно эти крики…
— Это который справа или слева от вас?
— Справа. Который педофил. Такой огромный, наглый хам.
— Угу. Понял. А слева? Не беспокоит?
— Димарик? Нет. Тот молчит всё время. И иногда воет. Но это не так выводит из равновесия, как те глумливые окрики. Пожалуйста!
— Хорошо, Вадим Александрович, я проведу с вашим соседом беседу. Обещаю, что он будет вести себя примерно и не побеспокоит больше вас. Я, собственно, зашёл к вам тоже побеседовать. Вы не против?
— Отчего же? Если вы не… — он замялся, имея в виду то, что раз я не волоку его на эшафот, так милости просим. — Побеседовать можно. Хоть какое-то развлечение. Тем более, я вижу, вы человек интеллигентный и образованный. И о чём будет беседа?
— О вас.
— Моя скромная персона так вам интересна? — Иванов снял маску страха и тут же нацепил преувеличенную вежливость, за которой тлели недоверие, подозрение и ожидание подвоха.
Это он правильно делает. Ибо я собираюсь спросить его о нелицеприятных вещах. Где-то даже интимных. Вывернуть его душу наизнанку, разворошить то дна. Докопаться до сути. Установить истину.
