— Не то слово, — хмыкнул я довольно. — Я в восхищении! Я восхищён!
— Ухо оторву, — продемонстрировала она знание нетленной классики «Мастера и Маргариты». — Я в душ.
И встала, потянувшись и раскинув руки. Грациозно прошла в коридор, подрагивая на ходу ягодицами, слаженно двигающимися в сложном возвратно-поступательном в двух плоскостях ходе. Зашумела вода в ванной. Я подхватил полотенце со спинки стула, вытер себя, чтобы не пачкать одеяло. Потом выбил из пачки сигарету и закурил. Симпсон в телевизоре уверенно констатировал:
— Радиация вредит только тем, кто её боится!
— Вот именно! — подтвердил я. — Как и табак.
Душ смолк, и Татьяна явилась обратно, теперь замотанная в белое махровое полотенце. Легла рядом, устало и довольно закурила тоже. Окно было открыто. Наполовину занавешено шторой, но оставался треугольный прогал. Снаружи противомоскитную сетку таранили стаи комаров. Густые и упёртые, как эскадрильи «Хейнкелей» четвёртого воздушного флота «Люфтваффе», идущих бомбить Сталинград в августе сорок второго. Если выключить музыку и «телек», я уверен, можно услышать нудный многоголосый гуд, от которого щемило сердце и хотелось бежать в бомбоубежище. А ведь лето только сегодня началось. Совсем коммунальные службы мышей не ловят! Опять мошкару и гнус не потравили в окрестных водоёмах. Недаром таких вот хапуг-чиновников приходиться казнить. Может, мне надо представлять, что тот взяточник как раз и виноват в этом комариной свистопляске? С какой дрянью приходится иметь дело! То опарыши, то комарьё.
Инсектопия.
Царство человекообразных насекомых. Оболочка человеческая, содержание козявочное. А что удивляться? Человек суть то же животное. Разница только количественная. И ещё у него есть разум, который с трудом справляется с врождёнными инстинктами. А те, кто не удержал в себе инстинкт хищника, или размножения, по схемам, выдуманным слабым разумом, попадают ко мне в блок смертников. Естественно, нобелевских лауреатов там не сидело ни одного. Лишь и исключительно отбросы, шваль, моральные уроды и имбицилы. Биомусор. А я дезинсектор, поставленный слабым разумом, на несовершенную хлипкую стражу смешного закона. Нет, зря я тешу себя таким высоким званием. Я просто живая мухобойка.
Инструмент.
А инструменту не положено думать и сомневаться. Шестерёнка не думает, зачем она крутится, а винтику плевать, зачем он так крепко вцепился в резьбу. Потому что, если начинать задумываться о таких простых и глобальных вещах, то начинают открываться новые неизведанные горизонты, а сомнения гложут и отнимают сон. Потому что винтик срывается с резьбы, а шестерёнка выходит из сцепления с зубьями соседки. И тогда звенят цепи, гремят решётки, отворяется дверь и на плюшевую тумбу вспрыгивает старый побитый молью лев.
