— Ещё убийца. Лётчик-налётчик. Трёх инкассаторов положил. Намотали по полной. Рецидивист, трудное детство, «зона» — дом родной и всё такое. После выходных собираюсь им плотно заняться. Ему уже ответ пришёл, вот думаю, когда ему сообщить. По инструкции положено непосредственно перед «исполнением», но интереснее, когда чуть раньше. Посмотреть на эту последнюю его метаморфозу, почуять агонию. Хотя и тут есть свои нюансы. Например, возьмёт и удавится, поперхнувшись языком…
— Судя по всему, ответ пришёл отрицательный, — влез Петя, перегибаясь через весь стол, чтобы дотянуться до покрытых лохматой бахромой, медовых от жира полосочек рыбы, и от резкой перемены положения неожиданно одновременно оглушительно рыгнул.
— Будь здоров! — улыбнулся я.
— Спасибо! — ничуть не смутился он.
— Да ты просто сама проницательность! Такому волку Верховный совет ни в жизнь не заменит казнь заключением. Так, кто там ещё? Есть ещё чиновник средней руки, бывший депутат какой-то из соседней области. Привезли к нам по обмену. Мы им туда нашего террориста отправили по обмену, как говорится, премудростями. Не положено своих у себя исполнять. Взятку хапнул, да прокололся. Подстава была.
— Много?
— Как раз чуть больше положенного лимита. Мы ещё посмеялись. Взял бы двумя приёмами, поехал бы отдыхать на десятку в Коми, лес валить, гнус кормить. А так — оптом — влетел по самое «йо-хо-хо». Его свои же подставили. Видать, делился плохо или «крысил». А может, просто нехороший человек.
— Редиска, — согласно кивнул Петя.
— Ну, этот так, ни о чём. Весь поплыл сразу, хотя потом собрался. Но наш доктор сказал, что это просто психологический шок. Он сначала в ступор впал и сидел целыми днями в камере, как пень. Раскачивался и молчал. А потом отошёл. Я с ним всего два раза побеседовал, и этого хватило. Он сперва в штыки, но стержня нет, надавил я ему на психику, он и посыпался. Немолодой уже, быстро у него «понты» отвалились. Пересмотрел он с моей помощью весь свой внутренний мир, и понял, что не тем всю жизнь занимался. Как-то так складно у меня получилось его расколоть, что самому странно. Ведь я вижу, что он искренне раскаивается. Но как-то преувеличенно искренне. Качнуло ему барометр из полного шторма в полный штиль. Такие привыкли жить не оглядываясь, а потом принимать всё как данность. Как я ему сопротивление отключил, так он в раскаяние, как в спасительную гавань нырнул. И плещется теперь в ней, как дельфинчик на солнышке. Наслаждается собственной порочностью и низложением. Медуза. Тварь и ничтожество.
