А иногда Фадеев вдруг говорил:
— Ну, заводи, Назарович, мою любимую.
Тогда, откашлявшись и став необычайно серьезным, даже важным, Алексей Назарович начинал:
Он ты, ноченька, ночка темная…
Фадеев и Солдатов тихо подхватывали:
Ночка темная, да ночь осенняя…
За окном плакала метель, освещенные красным отблеском печного пламени лица певцов были печальными; мне казалось, что это не печка, а костер в холодной степи, возле которого собрала непогода совсем чужих людей и сроднила их друг с другом.
Нет ни батюшки, нет ни матушки…
Я понимала настроение Фадеева; единственный его сын был на фронте, а с женой он потерял связь и не знал, успела ли она эвакуироваться из Гомеля.
Однажды я пришла поздно из военкомата, злая на военкома и на всю свою неудачную жизнь.
— Слава богу, явилась, — проворчала тетка Милосердия, — ешь и ложись спать. Вот чай и хлеб с салом. Александр Семенович угостил.
— Хорошо. Посижу немного и лягу.
— Как же ты пойдешь через их комнату? — с ужасом спросила тетка, глазами указывая на дверь, — Они же уже спать будут.
— Ну и что же? Пройду тихонечко.
— Нина, да разве это возможно? Мужчины посторонние спят, а ты идешь?
— Не укушу я ваших посторонних мужчин, будьте спокойны.
После долгих и нудных пререканий тетка ушла спать.
Вскоре на кухню вышел Солдатов.
— Э-э, что-то наша барышня нос повесила, — сказал он. — Пойдем-ка к нам, чего тут одной сидеть? Я посылку получил — имеем сало, две бутылки вина и кучу семечек. Мы нарочно не начинали, тебя ждали. Анна Николаевна с Юлией Сергеевной, видимо, спят. Так что спокойнехонько попируем.
Я обрадованно пошла за ним. Честное слово, мне впервые в жизни захотелось выпить рюмочку вина, чтобы хоть на час забыть о войне, обо всем, что свалилось на нас за последнее время.
— Ура! — шепотом закричали Фадеев и Дмитриепко, когда мы вошли в комнату.
Они быстро накрыли на стол, и мы сели.
— За отца, — предложил тост Константин Васильевич, — за твоего отца, Нина!
— Ага, — согласилась я, храбро опрокидывая рюмку.
Вино было сладкое и пахло вишней. Сразу по жилам побежало тепло.
— За вашего сына, — сказала я, подставляя пустую рюмку и думая о Гешке, — теперь мы выпьем за вашего сына и вообще за всех, кто на фронте.
— Только ты поешь сначала, — предупредил Алексей Назарович, подавая мне хлеб с толстым куском розового сала.
И вдруг, сама не знаю почему, я рассказала им о своих безуспешных попытках уйти на фронт, о том, что я уже подала заявление и со дня на день жду вызова, а его все нет и нет. Они выслушали внимательно. Фадеев сказал:
