И приму, как божий дар:
Он такой струею брызнул,
Он нанес струей удар!..
Ну, натешился, мой милый?
Полежи, налейся силой!
Да, отвел дружочек душу,
Размета-а-лся: ночь «гонял»!
Хоть устал, меня обнял
И рукой пизденку сжал.
Я Его коснулась — «уши»
Над зарубкою торчат,
Как у мартовских зайчат.
Ах ты, думаю, святоша,
Кобел и на, в душу мать!
Распахал ты энтой «сошкой»
Не одну поляну, блядь!
Этим «плугом» не одну
Поднял, подлый, «целину»!..
Но — зачем слова мозолить?
Он заснул, я «умерла»…
Было… Было… Эх ты, доля!
Словно саженька бела:
Ты была да подвела —
Мил-дружочка проспала…
Так я вырвалась на волю
Из-под мамкина крыла.
Так цвели мои цветочки.
После — ягодки пошли.
Час приспел — сынок и дочка,
А дружочка «замели» —
Я осталась на мели.
Он дошел до славы громкой:
Для меня, «Красы-души»,
Он старался ловко «Фомкой» —
Брал «кубы», срывал куши.
«Куб» не то, что подлый кукиш,
«Куб» — свобода: пей, гуляй,
Заголяй, хуи валяй
Да к стене их приставляй!
А на кукиш — хрен ли купишь?..
В общем, сладко мне, девице,
С ним недолго ложилось:
Сколь веревочке не виться…
И откуда что взялось?
Раз пошли опять на «дело»,
Вроде — все пучком, срослось.
Пуля-дура, бля, задела:
Догнала и — началось!..
Вот такая драма вышла!
Тут «коси» иль не «коси» —
В результате, знамо, «Вышка»,
Крышка, все! Хоть хуй соси!..
Так я сделалась вдовою
В двадцать лет… Ебёна мать!
Ночью вспомню — и завою:
Лучше б мне не быть живою,
Чем — холодная кровать.
Чем холодная постелька,
Та, в которой старики:
Не расстегнуты бретельки,
На пиздёнке нет руки.
Грудь ладонью не накрыта,
Не волнует тайный дух.
И кровать, как гроб-корыто,
Словно ты уже зарыта,
Но не в прах, а в легкий пух…
