— Как ты? — спросила Маша.
Шева мелкими зубами терзала какую-то мякоть под ребрами. Насыщалась.
О чем она спрашивает? Не запил ли он? Не планирует ли повеситься или вскрыть себе вены? Не забывает ли кормить рыбок?
Ему все-таки тридцатник, здоровый мужик, программу вон ведет, пускай и смотрят ее сплошные шизофреники.
— Все круто, не волнуйся, — сказал он, трогая пальцем зеленую морду Йоды.
«Волнуйся, все не круто», — повторил Йода, мастер инверсии.
— Понравилась твоя новая передача.
Последний выпуск «Мистических историй» был посвящен привидениям старой дворянской усадьбы. В нем нашлось место трем засвеченным фотографиям, УЖАСАЮЩЕМУ шепоту, который наколдовал звукорежиссер, и интервью с подставным потомком графини Анны Топот.
— Шутишь? — спросил он.
— Ты похудел.
«Ты тоже», — едва не брякнул он. Иногда, подвыпив, Андрей приходил к школе, где она работала. Шел за ней до дома Богдана, прикрываясь едва ли не газетой, как шпион в комедиях.
— Слежу за собой.
— Я рада.
Хотелось одернуть ее: достаточно балагана, показушного чувства вины, аккуратного выбора слов. Этой игры в чужих людей. Алло, Машка! У меня же никого роднее тебя не было!
— Андрюш… — она замялась.
Он ждал. Шева ждала, отлепив зубастый ротик от добычи.
— Я не хочу, чтобы ты узнал от знакомых. Правильнее будет самой сказать…
«Ну же!» — заорал он внутренне. Стиснул челюсть так, что зубы заныли.
Она… она…
— Мы с Богданом распишемся в январе. Без кортежей, без фаты, без всего такого.
Будто это было важно, что она не изменила мнения относительно швыряний букетом.
Шева зачавкала с остервенением. Ящерица его персонального страдания.
— Распишетесь? — спросил Андрей холодно. — Вы четыре месяца…
(трахаетесь)
…вместе.
— Я его знаю столько же, сколько тебя, — ответила Маша.
Внезапно ему захотелось, чтобы было еще хуже. Безвозвратно хуже. Чтобы шарик отчаяния, разбухающий с августа, лопнул, и ничего не осталось.
— Это не всё, — сказала Маша.
Он зажмурился: вот оно. Сейчас она скажет слово, заветное слово. Я…
— Я беременна.
— О, — сказал он.
Тяжело сел на стул.
Четыре года они пытались завести ребенка. Мальчика Никиту или девочку Веронику. И позвать Богдана быть крестным папой.
— Какой срок?
— Одиннадцатая неделя.
«В сентябре, — подумал он. — Через месяц».
Он кивнул. Оглядел кухонную утварь, часы, магниты на холодильнике, привезенные с юга. Ракушки и дельфинчики их умершего моря. Бедного моря в черных нефтяных пятнах.
— Андрюш?
— Богдан будет отличным отцом.
