Мы приехали. Он провел меня в гостиную, где было не меньше шестидесяти человек, из которых я знала только троих: графа Ланжерона, графа Цукато и м-ль Энгельгардт, очень красивую особу, родственницу племянницы Потемкина. Я подсела к ней. Обед был долог и утомителен своим изобилием. Я с удовольствием думала о том моменте, когда можно будет уехать, но пришлось остаться на весь день и даже поужинать.
Наконец, я уехала вместе с десятью знаменитыми курьерами Зорича, которые должны были как можно скорее доставить меня в Могилев. Действительно, я очень скоро доехала туда, утомленная почестями, которые мне оказывались по дороге. Меня подвезли к двери очень красивого двухэтажного здания. Я быстро вбежала по лестнице, обошла все комнаты, легла в последней на диван и крепко заснула. Меня разбудил в семь часов утра начальник города, приехавший предложить мне свои услуги и засыпавший меня вопросами о политических и придворных делах.
Я отвечала ему очень дерзко. Только что он ушел и я успела окончить свой туалет, как мне доложили о приходе адъютанта, господина Пассека>24), губернатора города и нашего дальнего родственника. Он приглашал меня обедать к себе в деревню, в пяти-шести верстах от города, и прислал за мной свой экипаж. Я согласилась. Золоченая двухместная карета, с пятью стеклами, запряженная четырьмя серыми лошадьми, с двумя форейторами по-английски, дожидалась меня. Я ехала через .весь город с большим шумом; евреи, узнав карету губернатора, становились» на колени; я раскланивалась направо и налево, очень забавляясь этим фарсом. Приехав во дворец, я была там чудесно принята; мне показали прекрасный сад, прелестные виды, предложили очень хороший обед, после которого я сыграла партию в шахматы с господином, которого я в первый раз видела; потом я простилась с хозяином и вернулась к своему экипажу, чтобы ехать дальше.
На следующий день после моего отъезда из Могилева я получила огромный пакет на почтовой станции, где я остановилась. Я была в восхищении, думая, что это от матери, но моя радость превратилась в удивление, когда я увидела послание в стихах и очень почтительное письмо графа Ланжерона. Я была очень рассержена тем, что обманулась, и дала себе обещание отомстить. Через день, в Кременчуге, я наскоро обедала, пока запрягали лошадей, как вдруг появился Ланжерон. «Никогда хорошо написанные стихи не были так дурно приняты, как ваши, — сказала я ему. — Ваш пакет доставил мне жестокое разочарование, так как я приняла его за письмо от моей матери. Это недоразумение, очень тяжелое для меня, лишило меня способности почувствовать всю прелесть вашей поэзии». Он принял сокрушенный вид и сказал мне, вздыхая, что он очень несчастен, потому что только что получил извещение из Парижа, что его жена
