В 1780 году мой муж получил чин полковника. Императрица дала ему полк, и ему пришлось отправиться в армию. Эта разлука была для меня крайне тяжелой. Я только что встала с постели после родов и была очень слаба. Отсутствие моего мужа продолжалось несколько месяцев; он возвратился и уехал опять. Правда, он надеялся скоро вернуться ко мне, но обстоятельства войны>20) переменились, и он, не находя возможности уехать с поля военных действий, просил меня приехать к нему и прислал двух нижних чинов, чтобы проводить меня. Хотя это распоряжение было мне очень приятно, но моя радость была отравлена тем горем, которое должен был причинить мой отъезд моей матери.
Она занялась приготовлениями к моему путешествию, разыскала мне хирурга, снабдила меня всем необходимым, добавила к моим двум проводникам еще одного офицера и заставила меня взять с собою барышню-компаньонку, жившую у нее в доме. Это была очень хорошая особа, но большая трусиха. Моя мать проводила меня до Царского Села, где я получила записку от брата, бывшего на дежурстве в Гатчине у Великого Князя. Он передавал, что Великая Княгиня непременно требует, чтобы я заехала проститься с ней; мне было это по дороге, но я была в дорожном туалете, вся закутанная; погода была холодная, а путешествие, которое мне предстояло совершить, было долгое и непокойное.
Несмотря на это, Ее Императорское Высочество непременно хотела видеть меня в дорожном костюме, и пришлось отбросить церемонии в сторону. Я подъехала, меня провели в помещение г-жи Бенкендорф, куда Великая Княгиня прислала за мной минуту спустя. Я вошла в ее кабинет, где она меня дожидалась; она обняла меня, трогательно говорила со мной о подчинении супружескому долгу, посадила меня за свой письменный стол, приказала мне написать моей матери, долго разговаривала со мной, послала за Великим Князем, заставила его поцеловать меня и, наконец, очень нежно простилась со мной.
И вот я во весь дух неслась день и ночь по дороге в Бессарабию. Мне было тогда двадцать два года, и я была полна здоровья и мужества. На некотором расстоянии от Витебска, выйдя из кареты, пока меняли лошадей, я вошла в нечто вроде барака и уселась на стол, потому что стулья были сломаны; я велела развести несколько кусков бульона, чтобы подкрепиться. Вдруг с шумом появляется военный и передает мне письмо и толстый пакет. Я была так обрадована, узнав почерк своей матери, что совершенно забыла про того, кто мне передал посылку; но, успокоившись, я узнала графа Ланжерона, французского эмигранта, ехавшего добровольцем в армию
