Главный врач вздохнул.
— Сходите покамест к Сухову, доктор. Вот по дорожке направо, от сгоревшего радара. Дальше прямо, все прямо до обрыва. На самом краю его домик.
— А что там?
— Ничего сложного. Опять подрался из-за своего гарема. То ль с татарином казанским, то ль с морпехом дагестанским. Есть у нас тут… Местная знаменитость, точно как в песне поется: «В пятнадцать лет стал чемпионом страны, в двадцать — чемпионом Махачкалы».
* * *
— Э, чимпион Махачкалы я только двадцать читыре стал!
Бар восстановили «как было», со стойкой и столиками, так что столкнулись мужчины по голливудскому канону, у стойки. А не на узкой дорожке, где Сухов мог бы оторвать доску от забора.
— Зачем тибе, кафир, столько женщина? По Корану, даже нам, львам ислама, положено четыре жены, а у тебя пять!
Сухов про себя выматерился: вот опять! Уже зная, что и как будет, он вышел на свободное место перед стойкой. Глядя в глубоко посаженные глаза рослого противника, скучающим тоном процитировал:
— Есть ещё хадис Пророка, мир ему и благословение: «Четыре черты характера, кому бы они ни были присущи, тот настоящий мунафик: это лживость речей, злоупотребление доверием, неверность слову и…» — Сухов наставительно поднял указательный палец. — «Склонность к спорам с отстаиванием неправильного!»
Лев ислама рванул с места, чуть ли не оставляя резину ребристой подошвы на неровных досках. Но Сухов уже который месяц тренировался не у кого-нибудь, а у самой Ашигары. Живо убравшись с пути пролетающего боинга, он лишь чуть поправил его траекторию пинком под колено, отчего морпех снес левый ряд столиков полностью, и остановился только врубившись башкой в столб. Столб содрогнулся; с крыши посыпалась труха пальмовых листьев, но постройка устояла.
— … «Кому свойственна одна из этих черт, тот настолько же будет мунафиком до тех пор, пока не избавится от нее,» — договорил Сухов.
Морпех заворочался, стряхивая стулья:
— Имам ан-Навави, да смилуется над ним Аллах, говорит: «Не будет считаться пребывающим в неверии, мунафиком, остающимся в аду навечно, тот, кто принимает Ислам сердцем и признаёт это устами, даже если ему присущи упомянутые черты.»
Поднялся, отряхнул серую футболку и камуфляжные штаны.
— Полностью цитировать надо. Улем-самоучка.
Вернулся к стойке, заказал:
— Давай два, угощаю! Ты крут, гяур. Переходи в ислам! Твой бог учил терпеть и глотать, а ты не такой, нет!
Сухов поставил обратно взятый было стакан:
— На поле Куликовом терпел Донской, а глотать пришлось все-таки Мамаю.
