— Не ссы, сынок, вернем твоего мальца, — успокоил Матвея батюшка.
Затем он совершил пару звонков по звездофону и сообщил подопечному, что Павел Вильзон уже направляется к ним на служебном транспорте — в целости и сохранности. Разумеется, поп попросил, чтобы ему переслали дело задержанного, но дело это за полдня обросло таким количеством фантастических подробностей, что после прочтения батюшка, смачно выругавшись в адрес излишне расторопных служащих КБГ, удалил файл.
Когда Паша прибыл в гостиницу на «Жигулях» с неразговорчивым комитетчиком за рулем, обсудить случившееся с Матвеем ему удалось не сразу, поскольку отец Лаврентий не оставлял их наедине, усевшись в кресле у окна номера с газетой в руках. Перекинуться парой слов Паша и Мэт смогли только на улице, когда святой отец отошел в сторону, чтобы вытряхнуть угли из кадила.
— Что натворил? — коротко спросил режиссер.
— Нездешними деньгами в буфете расплатился.
— Ну ты и дурень, — констатировал Мэт. — Я ж сказал: сиди в номере и не высовывайся.
— Я есть хотел, — ответил Паша.
— Ну ладно, — подобрел Матвей. — Били?
— Немного.
— Я брату сказал, что ты мой ассистент из Чехии. То есть, из Чехословакии. Отсвечивай там поменьше, понятно?
Паша кивнул.
— А брат твой, что, действительно министр? — уточнил он.
— Ага. Сам в шоке. Потом все расскажу.
Они забрались в машину — отец Лаврентий на переднее сидение, а Мэт и Паша на заднее, и черная «Чайка» тронулась. Было около семи часов вечера. Священник привычным движением водрузил свой клобук с мигалкой на крышу авто, и это помогло им прорваться сквозь вечерние «пробки» к дому, где обитала семья Всеволода Корчагина.
Корчагины жили в трехбашенном небоскребе, являвшем собой классический образец сталинского ампира. Шпиль центральной башни, самой высокой, венчал позолоченный двуглавый орел с красной звездой на брюхе. Как выяснилось чуть позже, семья товарища министра обитала в пентхаусе прямо под орлом. Когда гости вошли в квартиру, Севы еще не было — их встретила его жена Лукерья (увидев ее, Паша невольно вздрогнул) и их сынок Ваня. Определенно, это была не та певичка Лика, что готова была трусить поджаренными в солярии ляжками перед камерой — это была эстрадная матрона с осанкой Людмилы Зыкиной и повадками Аллы Пугачевой, что, впрочем, не мешало ей держаться с гостями радушно и благосклонно.
Отец Лаврентий уединился в завешанном иконами красном уголке, чтобы вознести молитву, а Луша показала гостям квартиру. Прогулка эта напоминала музейную экскурсию, поскольку Сева, оказавшийся ценителем правоверного искусства, заполнил свое жилище множеством полотен и скульптур. Просторную гостиную украшал триптих, изображавший серию батальных сцен. На первом из полотен, расположенном слева, Ленин, возвышавшийся на палубе крейсера «Аврора» вплывал в Зимний дворец сквозь огромную пробоину в стене. На центральной части триптиха был изображен Сталин, косивший из пулемета фашистских захватчиков с Гитлером во главе — с особым натурализмом были написаны разлетающиеся в стороны брызги крови, осколки черепов и шматы плоти. На третьем полотне, висевшем справа — уже знакомый по другим портретам немолодой мужчина с заостренным мышиным лицом. Оголив торс, он мчался верхом на коне, занеся карающий меч над головами трех обосравшихся от страха врагов: японского милитариста, пузатого британского банкира и тощего дяди Сэма в звездно-полосатом цилиндре. Мэт подошел ближе, чтобы прочитать название картины: «Генеральный секретарь ЦК ПКСС А. А. Птушка в авангарде Священной Войны».
