— Пускай идет…
— Нет, ты подожди… Из крика Рагойши я ничего не понял. Растолкуй хоть ты, что случилось.
— Ничего не случилось! Он попрекнул меня сыном. Я не знаю еще, что там натворил мой сын, но колоть мне глаза никому не позволю, — решительно предупредил он, почему-то обращаясь к Тукало. Тот поднял голову от бумаги, на которой толстым синим карандашом рисовал коротеньких смешных человечков. Сказал:
— Да, накуролесил твой Владислав.
— Что он сделал?
— Напился. Приставал к английским туристам. Грозил бомбой. Скажи пожалуйста, какой командующий ракетными войсками!
— И все? — невольно вырвалось у Кирилла, потому что он действительно почувствовал облегчение, когда наконец точно узнал, что учинил сын.
— И все?! — Тукало возмущенно бросил карандаш, и шестигранник покатился по длинному столу с дробным перестуком, но не упал на пол, задержался на самом краю. — И все! Ты слышишь, Станислав Иванович? Ему этого мало! Тебе хотелось, чтоб он перевернул ресторан вверх дном или убил кого-нибудь?
Шикович проследил взглядом за карандашом и не шутя заинтересовался, что могло задержать его на краю стола. Сказал мягко:
— Не кричи, Алексей.
Но тот уже взволнованно ходил по кабинету.
— «И все!» Вот так мы воспитываем молодежь! Пишем, шумим о высоких материях… а собственные дети…
В этот момент, должно быть, от шагов Тукало, карандаш свалился.
Шикович перевел взгляд на своего разгневанного товарища, на его моложавое, всегда словно загорелое, худое лицо с родинкой на левой щеке, на красивую волнистую шевелюру. Потом посмотрел на редактора, который слушал с грустным и смущенным видом, увидел его поредевшие светлые волосы, большие залысины. И почему-то вспомнил, что все они ровесники, редактор даже на год моложе. Но лучше всех выглядит Тукало, кажется, каким был лет двадцать назад, таким и остался, даже ни одной седой паутинки в волосах. Подумал: «Умеет себя беречь, черт».
А Тукало все больше распалялся:
— …Конечно, если отец будет выкидывать из кабинета людей, то сыну есть с кого брать пример… Если отец себе позволяет…
Редактор — добрая душа — поморщился и попросил:
— Алексей Григорьевич! Давай говорить спокойно.
Тукало осекся. Шикович смотрел на него и будто не узнавал старого друга, с которым съел не один пуд соли. Сказал с глубоко затаенной иронией:
— Значит, ты, Алеша, решил поучить меня, как воспитывать детей? Давай, давай…
Это был намек на то, что Тукало несколько лет назад бросил первую жену с ребенком. Он понял.
