Булькает водка, пыхтит пароход, капитан покорно вздыхает. Люди расстегиваются, распахиваются, разматывают тряпье и все говорят, говорят. А над ними звезды.
— Я такой вот — дикое люблю. Объездчиком был. Забираемся мы в эту самую чащу…
— С октября фанерный завод пустим. Утвердили. Береза здесь замечательная. Станки я ездил принимать. Ну и станочки — семьдесят два на шестьдесят!… Весь мир теперь забьем!..
— Раскулаченных у нас цельный поселок. С Украины их навезли. Помидоры сажают. Вкусно. Только глядеть на них тошно: он, может, о чем-нибудь таком и думает, но жилы из него повытягали…
— Я там и в ресторане был. Фокстрот танцуют. А один грузин как закричит: «Это не штука — на месте тереться, я вам сейчас покажу, что значит танцовать!» Заведующий перепугался, что скандал будет. Но он такую лезгинку закрутил, что все обомлели. Нож даже кинул. Аплодировали ему. А иностранка там была, вроде как туристка, так она заплакала…
— На чистке все и узнали. Егоров сказал: «А, между прочим, товарищ Красинский живет с женой товарища Шевелева». Понимаешь, эффект? Шевелев тут же сидит. Все трое тут. Ну, конечно, поговорили, а потом перевели его в кандитаты…
— Тригонометрию? Это я на большой палец!..
— У казаков кумыс прикрытый и все шумит, шумит. А завод какой там построили — глядеть страшно!..
— Вижу — в грунте золото. Обрадовался. А потом посмотрели, говорят: «Нет, не золото»…
— Разрыли они могилы: «Здесь будут огороды тракторно-ремонтных мастерских». Ну, я выступил в горсовете. Говорю: «Я как красный партизан такого не вынесу. Они жизнь отдали за эту великую родину, а вы что же, на картошку их променяли»…
— Япошки, они хитрые. Газов у них пропасть. Только и мы не дураки…
— Детдом устроили. Говорят, «трудно воспитываемые». А они просто беспризорники. Кормить их — не кормят, вот они и работают на стороне. Положишь кусок хлеба, отвернешься — и готов. А ты потаскай доски натощак…
— Ильин — вот это писатель! Возьмет какую-нибудь личную проблему и как внедрит ее в совокупность.
— Друзей у нас сколько хочешь: каждый вузовец тебе друг. А товарищей нет. Чтобы внутрь войти, он этим не интересуется. Друг тебе может и свинью подложить, а если ты товарищ, так это дело святое.
— Я как вспомню детство — страшно! Угол, сырость, сапоги отца, грязные, тараканы — и никуда не пойдешь. Так мне и казалось: это мой дом, моя жизнь. А теперь даже голова кружится — столько всего! Знаешь, как я нашу жизнь определяю? Это жилплощадь без стен…
