Поскольку я слишком приблизилась, он, будто вовсе не задумываясь, положил руки мне на плечи и провел вниз. Я ощутила прилив привычного возбуждения, но не оттолкнула. Мне слишком были приятны его прикосновения, чтобы оттолкнуть. Но с мысли сбиваться я была не намерена:
— Что это означает? Лучшие бойцы, лучшие полицейские, лучшие солдаты, дипломаты, послы мира и даже огромная часть руководства — это бывшие курсанты военно-полицейских академий! На кого ты работаешь, Тай?
— А версий нет? — он неотрывно смотрел на мои губы.
— Есть, к сожалению. Война с оборотнями идет давно, но только сару представляют настоящую угрозу… И твои глаза — разве это глаза перевертыша? Неужели сару настолько далеко продвинулись, что теперь устанавливают контроль над нашими?
— Наши, ваши, сару, перевертыши. Ты ведь сама замечаешь, как ставишь эти четкие границы?
Я посмотрела в его глаза, не сдерживая приступ ярости:
— Конечно, ставлю! Особенно когда речь идет о сару. Миллионы мирных жителей, пытки, зверства, после которых солдаты конец дней проводят в реабилитационных клиниках… Ты ведь не станешь сейчас утверждать, что все вранье? Ну же, заяви, что пропаганда промыла нам мозги!
— Не промыла. Не в этом вопросе, Дая. Все, о чем ты говоришь, сару делают.
— И ты… один из них?
Он не ответил. Наклонился к шее и едва коснулся губами. Ладони его переместились на талию и сжали. Но к себе он не притягивал — казалось, что он делает все возможное и невозможное, чтобы не притянуть меня к себе. Сейчас я видела всю природу его связи. Он хочет меня, любит меня, привязан ко мне неразрывно, и заметно старается не делать ничего. Тогда я решительно обняла его в ответ и посмотрела прямо в янтарные глаза с вертикальными зрачками. Он мучается моей близостью, значит, только близость и есть мой единственный козырь. Говорила очень мягко — пусть расслышит в моем тоне нежность:
— Тай, почему именно я?
Он наклонился и едва не коснулся моих губ, но отпрянул. Он никогда не целовал меня в губы.
— Так было надо.
Я снова потянулась к нему — поцелую сама. Посмотрю, что из этого выйдет, а может, повезет, и он невыносимого перенапряжения на части разорвется? Повторила совсем тихо:
— Почему именно я, Тай Линкер?
— Что ты делаешь? — его голос сбился, а руки на талии сжались еще сильнее. — Зачем провоцируешь?
— Не знаю, хочу, чтобы тебе было хоть вполовину так же больно, как ты делаешь мне. Ну же, не отстраняйся, пока я не проснулась.
Но он вдруг улыбнулся:
