). Хочется надеяться, что этот пробел хотя бы в какой-то мере будет восполнен - поскольку вопросы, поднятые Колаковским, по- видимому, нескоро утратят для нас интерес. Крайне актуальной сегодня - как в странах Центральной Европы, так и в России - проблематике памяти посвящен фрагмент из прошлогодней беседы
[22] Лешека Колаковского и Адама Михника:
А. Михник: Как нам быть сегодня с памятью о том, что было, с этим наследием?
Л. Колаковский: Анри Бергсон говорит, что сознание - это память. Сознание наше - это то, что мы запомнили, сознательно, а часто и бессознательно получили из нашего опыта. И то же самое можно сказать о коллективном сознании, коллективной памяти.
Что такое народ? Это та самая коллективная память, которая так или иначе достигает всех, через школу, а также через непосредственную традицию разного рода - памятники, песни, музыку, литературу. Все это и делает нас единым народом. Память - это все то, благодаря чему мы существуем как отдельное от других единство.
Именно по этой причине конфликты идеологий очень часто реализуются через манипулирование памятью. Ведь у каждого народа в истории есть разные не слишком славные страницы, у каждого европейского народа. Мы стараемся как-то приуменьшить значение этих страниц или просто забыть о них, и для этого применяются разнообразные манипулятивные приемы.
А то, что мы все знаем, что принадлежим к этому народу, так это во многом благодаря тому, что существуют эти точки, в которых работает память. Дети, вероятно, мало знают о том, кто такой был король Зигмунт, но колонна Зигмунта - это один из символов, вокруг которых сформировалось национальное сознание. Есть колонна в Варшаве, есть несколько таких символов - Вавель, Ясна Гура[23], некоторые монументы, названия улиц, ну и литература. Все это вошло в нашу кровь. <...>
А. Михник: Для моего поколения общая точка отсчета - октябрь [1956 года]: что можно и в рамках этого режима строить другие сценарии жизни, другое мышление. Но 1968 год перечеркнул 56-й. Если в 1956-м коммунисты пытались укорениться в обществе, обратившись к демократическим ценностям, традициям, то в 68-м они попытались укорениться, обратившись к традициям и ценностям черносотенцев.
Л. Колаковский: Но и то и другое было подлинным, в том смысле, что и то и другое опиралось на подлинную силу традиции... Почему в Польше было столько евреев? Именно потому, что в Польше для них в определенной степени была создана ситуация, где они могли чувствовать себя как дома. А что случилось потом, мы знаем. Это был длительный процесс, но тоже как-то укорененный в силе традиции, поскольку в конечном счете это было одно из, не единственное, а одно из проявлений просто национальной ненависти. Мы ненавидели и немцев, и русских, и евреев, и отчасти даже чехов, хотя и в меньшей степени. Это вышло из польской литературы. Существовала ностальгия по прежним временам, которые тогда уже безвозвратно ушли.
