Дорога на Астапово [путевой роман] | страница 70

Тут ведь трагедия в том (и мы это сейчас понимаем), что, найдись на троне какой второй Толстой, раздай он землю крестьянам, — начнётся такая резня, что мало не покажется. (И не показалось, собственно.)

И некуда податься: что ни сделай, всё плохо будет. А не делай — так себе стыдно и надежды вовсе не будет.

Всё не так, лучше не стало, и человечество не улучшилось.

Не о том я всё, не о том.

Я про Толстого с его полузадушенными криками и не-молчанием. «Не могу молчать» на самом деле очень простое рассуждение.

Сначала Толстой пишет о смертных приговорах крестьянам за разбойничьи нападения на помещичьи усадьбы.

Потом он говорит о том, что ремесло смертной казни стало обыденным: «Ещё недавно, в 80-х годах, был только один палач во всей России. Помню, как тогда Соловьёв Владимир с радостью рассказывал мне, как не могли по всей России найти другого палача, и одного возили с места на место. Теперь не то». Дальше происходит некоторая полемика с людьми, которые говорили, что жестокость совершается для того, «чтобы водворить спокойствие, порядок». Толстой замечает: «…вы не только не излечиваете болезнь, а только усиливаете её, загоняя внутрь». Что же делать? «Ответ самый простой: перестать делать то, что вы делаете». «Вы говорите, что совершаемые революционерами злодейства ужасны, — пишет Толстой, — но то, что делаете вы, ещё ужаснее». Аргумент его сводится к тому, что власть не чиста, а оттого не имеет права судить революционеров. «Если есть разница между вами и ими, то никак не в вашу, а в их пользу. Смягчающие для них обстоятельства, во-первых, в том, что их злодейства совершаются при условии большей личной опасности, чем та, которой вы подвергаетесь, а риск, опасность оправдывают многое в глазах увлекающейся молодежи. Во-вторых, в том, что они в огромном большинстве — совсем молодые люди, которым свойственно заблуждаться, вы же — большей частью люди зрелые, старые, которым свойственно разумное спокойствие и снисхождение к заблуждающимся. В-третьих, смягчающие обстоятельства в их пользу ещё в том, что как ни гадки их убийства, они всё-таки не так холодно-систематически жестоки, как ваши Шлиссельбурги, каторги, виселицы, расстрелы. Четвёртое смягчающее вину обстоятельство для революционеров в том, что все они совершенно определённо отвергают всякое религиозное учение, считают, что цель оправдывает средства, и потому поступают совершенно последовательно, убивая одного или нескольких для воображаемого блага многих. Тогда как вы, правительственные люди, начиная от низших палачей и до высших распорядителей их, вы все стоите за религию, за христианство, ни в каком случае не совместимое с совершаемыми вами делами»