(Господин Друри не заявлял о том, что записывал замечания профессора Воона слово в слово, но стремился дать суть. Язык его безошибочен, а подбор слов прекрасен, его монолог впечатляет несказанно. Возможно, что Друри передал смысл неправильно, или, чаще чем один раз, развил его при помощи великого ума терпеливого человека. Профессор Воон подходил для положения высочайшего уважения научного олимпа, но пренебрегаемый людьми, гордый как король, он безропотно сносил самые горькие лишения и одиноко страдал, пока в конечном итоге не умер от голодной смерти и от пренебрежения в городе, усыновившем его. Некоторые в процветающем Цинцинатти готовы кричать: "Стыд! Стыд!", другие считают, чего они не смогли дать Даниэлю Воону. После появления первого издания "Этидорпы" нижеподписавшийся познал тщетность попытки послужить интересам этого странного человека. Профессор ничего не просил, и, зная о своих способностях, если не смог добиться положения, дающего возможность зарабатывать на жизнь, он предпочёл умереть от голода. Было сказано, что единственная горечь его натуры обернулась против тех, кто, по его мнению, не дал ему работу, дающую средства для жизни научным работникам, ибо он хорошо знал, что его интеллект заслужил для него такое право в Цинцинатти. Будет ли дух этого великого человека - талантливого Даниэля Воона - носить зло против города, в котором никто из тех, кто его знал, не будет отрицать, что он погиб от холода и лишений? Не увековечено ли в бронзовом бюсте то, что одеяния его изношены и потрёпаны, фигура опущена, щеки впалые, а в глазах горькое выражение пустого желудка? Этот бюст скромно покоится в публичной библиотеке, которую он так любил, и в которой он так безропотно страдал и мужественно умер от голода. Д.Ллойд)
Я использовал первую возможность, которая представилась, чтобы прочитать работы, рекомендованные профессором Воон. Я еще не раз его видел и беседовал с ним. Однако он не ручался в отношении возможного существования иных сил, чем те, с которыми мы знакомы. Когда я выспрашивал у него о возможностях изучения неясных силовых проявлений, он отказывался выражать своё отношение по данному вопросу. На самом деле я догадывался, что он верил в такую вероятность или, по крайней мере, не считал невозможностью то, что при более близком ознакомлении с условиями материи и энергии могло быть фамильным предметом будущих научных сотрудников. Наконец, я сдался, убеждённый в том, что смогу добыть всю информацию от других людей. Их ответы были внушёнными и положительными, исходили главным образом от невежества и самомнения, а информация была недостаточна для того, чтобы удовлетворить моё понимание или завладеть моим вниманием. После того, как я выслушал Воона, все остальные голоса показались пустыми.
