Пришелец спокойно уставился на меня, с приятным взглядом, как будто ожидая от меня некоего заключения в отношении самого себя. Наконец я предположил: «Это маньяк, который нашел себе дорогу посредством методов, свойственных психическому больному и моя личная безопасность требует того, чтобы я вел себя с ним осторожно».
«Очень хорошо» - заметил он, как будто читая мои мысли: «Так хорошо думать, как ни о чем более».
«Hо почему Вы здесь, что Вам нужно?» - спросил я.
«Вы держали пари и проиграли» - сказал он. «Вы совершили действия, сделав положительное утверждение, касаясь предмета, о котором Вы ничего не знаете – самая повсеместная, между прочим, ошибка части человечества, в отношении которой я желаю, прежде всего, поставить вас на место».
Ироническое хладнокровие, с которым он сказал это, спровоцировало меня, и я поспешно ответил: «Вы наглы. И я должен просить Вас немедленно покинуть мой дом».
«Очень хорошо» - сказал он. «Но если Вы настаиваете на этом, то я, от имени Цицерона, должен потребовать от Вас ставку Вашего добровольного пари, что означает, что я должен, прежде всего, естественным, либо насильственным образом, освободить Вашу душу от Вашего тела». Сказав это, он поднялся, вынул из внутреннего кармана длинный острый нож, лезвие которого трепетно сверкнуло, как только он положил его на стол. Пододвинув кресло так, чтобы было легко добраться до сверкающего оружия, он сел и снова посмотрел на меня с таким же спокойным самообладанием, которое я заметил, и которое быстро рассеивало мое первое впечатление в отношении его сумасшествия.
По правде говоря, я не был готов к такой страшной акции. Я вообще не был готов к чему бы то ни было. Мой ум был сконфужен всем этим ночным происшествием. Я был не в состоянии ясно и последовательно мыслить или даже удовлетвориться тем, что я все же мыслил, если я вообще мыслил.
Ощущение страха, однако, быстро покидало меня. В совершенной легкости манеры моего непрошенного гостя было что-то успокаивающее – мягкий, хотя и испытывающий взгляд его глаз, которые были прекрасны в своем выражении. Я начал изучать его внешний вид, и он меня благоприятно впечатлил. И все же этот человек был необыкновенный. Он был около 6 футов роста, совершенно строен, хорошо сложен, не склонен ни к полноте, ни к худобе. Но голова его была предметом, от которого я не мог оторвать своих глаз – вне сомнения, такую голову я никогда не видел раньше на плечах смертного человека. Подбородок, как он был виден через его серебряную бороду, оказался круглым и хорошо развитым. Прямой рот с приятно очерченными линиями вокруг него, квадратные скулы, указывающие на решительность. Глубоко посаженные глаза, изогнутые дугой, с густыми надбровьями, увенчанными настолько огромным лбом, что это казалось почти деформацией. Тем не менее, он не производил неприятного впечатления. Это был лоб ищущего, абсолютного мыслителя, глубокого исследователя. Его нос был склонен к орлиному и выглядел вполне большим. Контур головы и лица произвели на меня впечатления, указывающие на человека знания – того, кто отдал всю свою жизнь опытному и теоретическому мышлению. Его голос был мягок, четок и ясен, всегда приятно модулируем и легок, никогда, ни в малейшей степени, ни громок, ни неприятен. Я должен не забыть упомянуть об одной выдающейся его черте – волосах. Они были длинными, достающими ему до плеч, в то же время тонкими и скудными наверху его головы. Борода его была необычайной длины, ниспускающаяся почти до пояса. Его волосы, брови и борода все были удивительной белизны чистоты. Почти прозрачная серебряная белизна казалась аурическим лоском при свете газового фонаря. Как особенно удивительное, потрясло меня то, что кожа его выглядела такой же мягкой и гладкой, как у ребенка, на ней не было и следа порока. Возраст его представлялся загадкой, которую невозможно было разгадать. Если сбросить его вид волос или изменить их цвет, ему могло бы быть 25, а если добавить немного морщин, то он выглядел бы на 90. Если посмотреть на все в целом, то я не видел никого, похожего на него, даже ничего близко напоминающего этого человека. И на мгновение, в моем сознании промелькнула мысль, что он не был человеком Земли, а принадлежал к одной из иных планет.
