— Одно теперь надо, — оживленно обратился Алексей Григорьевич ко всем: — одно надо, сплотиться нам крепче, врозь не смотреть, как один человек орудовать, тогда много сделать можно.
— Вот это так, — заметил Василий Лукич, — я давно уже подумываю, как бы нам с силами собраться. Много‑то нас много, да что в том толку! Вот Меншикова не будет, а Голицын и Остерман все же останутся, а Голицын, как вы думаете, легко с ними справиться? Там у них один Михайло фельдмаршал чего стоит!
— Что же, князь Василий, — заметил Михайло Владимирович, — поискать между нами, так и у нас найдется человек не хуже князя Михаилы Голицына. Видно, точно, что все теперь о брате Василии Владимировиче позабыли, видно, долго он был в опале, да и теперь, вишь, далеко в Персии. Кабы нам вернуть его сюда, так много бы у нас силы прибавилось.
— Ты это напрасно так думаешь, — повернулся в сторону Михаила Владимировича Василий Лукич. — Напрасно думаешь, что мы твоего брата позабыли, я вот о нем все дни думаю. Сам знаю, что не обойтись нам без него, нужный он нам человек, ух, как нужно вернуть нам его! Только что Меншиков провалится, так сейчас же и вернуть князя Василия Владимировича…
— Это точно, это так! — отозвались все.
В соседней комнате был подан ужин, и Алексей Григорьевич пригласил своих гостей закусить и выпить.
Они продолжали толковать об ожидаемом со дня на день окончательном низвержении Меншикова, и под конец все до одного были в самом лучшем настроении духа. Князь Алексей изрядно тянул вино из серебряной чарки и теперь ему уж совсем не казалось страшно и невероятно видеть в своей дочери Катюше будущую императрицу. Теперь, по мере того как начинало приятно шуметь в голове, он все более и более входил во вкус планов своего нелюбимого сына Ивана, ему уж начали представляться самые соблазнительные сцены, заговорило и заклокотало в нем несколько придавленное обстоятельствами честолюбие.
— А нейдет‑таки негодный Иван! — стукнул он кулаком по столу. — Того и жди отобьет у кого‑нибудь жену, нарвется на историю, исколотит его кто‑нибудь, убьет, пожалуй, ну и пиши все пропало!
— Небось, небось, брат, — смеялся Василий Лукич. — Не таков твой Иван, не дастся в обиду. Ну, а насчет чужой жены — это точно, не знаю в кого он, может, и в папеньку. Признайся, старина, княгиня‑то далеко — не услышит!
Князь Алексей приятно ухмыльнулся, очень может быть, что через минуту он бы начал какое‑нибудь пикантное повествование из дней своей молодости, он уж даже, ободренный любимым и уважаемым двоюродным братом, и собирался начать что‑то рассказывать, как вдруг раздался неистовый стук в наружную дверь домика, и прежде чем слуга ее отворил, послышался громкий голос.
