– Сирота она, – ответил Разумовский после минутного замешательства. – Ни отца, ни матери. Оттого и печалится.
Олекса ловко, как камеристка, вынимал шпильки из Лизанькиных волос и целовал капризные рыжие пряди. Ее волосы пахли августом, самым жарким и страстным летним месяцем, и этот аромат сводил Олексу с ума. Он никак не мог к нему привыкнуть, но каждый раз полной грудью вдыхал сладкий, блаженный запах.
– Так ведь и я сирота, – резонно заметила цесаревна, – а слез не лью понапрасну.
– Тебя отец навещает, – возразил Олекса, и на мгновение ему стало зябко от сказанного, – а подле нее – никого.
– Подле нее государыня-тетка, муж да придворные. Свеч и соли она не жалеет, в платьях новых ходит и на ночные допросы не ездит. И в монастырь дальний ее сослать не грозятся, – гневно выговаривала Елизавета, хотя на этот раз Олекса и не думал ей возражать. – Нашел страдалицу… Меня лучше пожалей.
– Я тебя, душа моя, не жалеть, а утешать буду. Жалость моя тебе ни к чему, а утешение в самый раз придется. – Разумовский оттащил Елизавету от зеркала и подхватил на руки. – Налюбовалась, Лизанька, и хватит.
– Princesse, voila la lettre…[2] – В комнате бесшумно, как привидение, появился Лесток с конвертом в руках. – Из Франции, от Анастасии Яковлевны. Ваш неутешный поклонник, маркиз де Шетарди, просил передать.
– От Настеньки! – воскликнула Елизавета, и Разумовскому, поморщившемуся при словах «неутешный поклонник», пришлось опустить свою сладкую ношу на землю. Он понял, что письмо разлучит их на несколько часов. Елизавета будет читать и перечитывать послание подруги, по-детски всхлипывать, а потом расскажет ему, что Настенька с мужем замыслили заговор, который обязательно приведет ее к власти…
Глава вторая
Интриги господина Шетарди
Годы счастья не состарили Настеньку и не притупили ее память. Один лишь шаг сделала она навстречу беспамятству и покою – когда уехала из России в беззаботную, счастливую, отчаянно легкую жизнь, которую предложил ей д’Акевиль. Но вскоре покинутый Настенькой темный, тесный и трагический мир стал тревожить ее пропитанное медом существование. Настенька часто видела Алешу во сне, и каждый раз, просыпаясь от собственного крика, с удивлением и недоумением возвращалась в потревоженное сном счастье.
Андре уверял ее, что Елизавета непременно – при поддержке гвардии и belle douce France[3] – взойдет на отцовский престол и освободит Алешу, но прошло десять лет, а его предсказания и не думали сбываться. Государыня, правда, стала плоха здоровьем, а ее фаворит герцог Бирон будто бы благоволил к цесаревне, но все это ни на йоту не приближало Алешиного освобождения.
