«Я учил языки параллельно в порядке экстерната. Позже я сдал экзамены за последний курс и Госэкзамены в Московском Институте», — отвечаю я.
«Ага, так Вы учились сразу в двух Институтах. Значит Вы усидчивый человек…» — заключает полковник и задумчиво трёт свою бритую голову, как будто ему пришла какая-то новая мысль.
Не знаю, зачем я, собственно, взялся за языки. У каждого из студентов было какое-либо любимое занятие — один изобретает перпетууммобиле или пилит на скрипке, другой блистает на футбольном поле и сидит по два года на каждом курсе, третий увлекается фото, радио или ещё чем-либо.
Иностранный язык был для студентов самым коварным предметом. Некоторые перед защитой дипломного проекта имели «хвосты» по языку за пять лет назад. Я же тайком от окружающих, — чтобы не смеялись, — занимался иностранными языками.
В городской библиотеке был огромный неразработанный архив на иностранных языках. Разбирать и подвергать его цензуре было некому, а без проверки пустить в обращение не разрешали. Вскоре я получил доступ к этим архивам и там мне открылся новый мир, недоступный для других. Это давало чувство удовлетворения.
Языки я знал далеко не блестяще, но в советских условиях даже это было редким явлением. Возможности их практического применения для советского человека настолько ничтожны, что никому не приходит в голову заниматься их изучением. «Еще НКВД на заметку возьмет», — думают люди.
«Так, так… — постукивает полковник карандашом по моим бумагам. — Так вот, товарищ капитан. Немецким языком у нас хоть пруд пруди. Английского тоже хватает. Но я вижу, что Вы усидчивый человек и к тому же не мальчик… Я предлагаю Вам нечто лучшее».
Он делает многозначительную паузу и наблюдаёт, как я реагирую на все сказанное.
«Я зачислю Вас на исключительно ответственное отделение. Туда попадают немногие. К тому же я Вам гарантирую, что после окончания Вы будете работать в Сан-Франциско или Вашингтоне. Что Вы скажете на это?»
Я, не меняя выражения на лице, смотрю через стол. К чему это он гнёт? Не английский, не немецкий, работать в Вашингтоне… Уж не хочет ли он предложить мне должность лифтёра в каком-нибудь посольстве? Краем уха я слыхал, что здесь и такие номера бывают.
«Так вот! Я зачислю Вас на Восточный Факультет», — тоном снисхождения произносит полковник.
Я машинально закладываю язык за левую щеку. Неожиданно мне становится то жарко, то холодно.
«…На японское отделение! — заканчивает полковник, вложив в эти слова последний запас своего пафоса. — Английский язык, к тому же, там требуется больше, чем где-либо».
