– А вот видишь выдала и приказала схватить тебя. Отдай мне свою саблю и поедем к царевне, – сказал Лыков.
Как громом пораженный этими словами, Хованский стоял несколько минут без слов, без мыслей и почти без чувств. Наконец, окинув взглядом свою свиту и отряд Лыкова и, видя невозможность борьбы, он остановился печальным взглядом на Гриши и сказал ему вполголоса:
– Ты был прав, Гриша, я не послушался тебя и теперь погиб, увлекая за собою и тебя и друзей моих в беду.
Гриша, желая выручить Хованского, бросился было на Лыкова, но ошеломленный ударом сабли по голове, упал без чувств.
Мрачен и безмолвен как могила следовал Хованский за отрядом Лыкова, и долго не мог дать себе отчета во всем сейчас происшедшем пред его глазами. Около полудня прибыли они к месту пребывания Двора и Хованский с ужасом увидел приготовленный для него эшафот.
Спустя несколько времени Хованский был казнен по распоряжению вышедшего из царских покоев Милославского.
Солнце склонялось уже к западу, тускло освещая своими догорающими лучами одну избу села Пушкина, в которой под образами на лавке лежал в бесчувственном состоянии молодой человек, голова которого была повязана белым рушником, окровавленным в нескольких местах. В изголовья у молодого человека сидел монах, который от времени до времени прикладывал свою руку к голове лежавшего. Полуседая борода, резкие, мрачные черты лица и проницательный взор монаха делали его страшным. В избе, как равно и на улице, никого не было видно, потому что жители села с раннего утра были угнаны с приказом не возвращаться домой до солнечного заката.
Пред самым закатом солнца раненый очнулся, застонал от боли в голове, открыл глаза и несколько минут с равнодушным любопытством смотрел на черный потолок избы. Монах увидел его пробуждение, но не хотел прерывать первых его мыслей со сна и только с живым участием следил глазами за всеми его движениями. Наконец, внимание проснувшегося обратилось и на окружающие его предметы. Встретившись взором с блистающими глазами монаха, раненый, забыв о своей ране, вскочил и, сидя на скамье вперил свой взор в монаха.
– Каково тебе, друг мой Гриша? – спросил монах, усиливаясь смягчить свой суровый голос.
– Это ты, дядечка? Где же я? Жив ли или на том свете? – вскричал Гриша.
– Что твоя голова? – сухо произнес монах.
– Голова?.. А что? – спросил Гриша, схватив себя за голову и тотчас вскрикнул от боли. – Да теперь помню… Бедный князь… Мы не послушали тебя, дядя, и наказаны за это. Не знаешь ли что случилось с князем? – прибавил Гриша.
