– А коли не врёшь, бери Христа для.
Дозорный метал поклоны до той поры, пока не пропустил весь обоз, и потом, переждав немного, торопливо свернул в сторону оврага и скрылся в ночи.
Усадьба спала крепким сном, когда Фомка на ходу спрыгнул с коня и зашептался с привратником.
Разбуженный дворецким, господарь немедля послал за дозорным.
Оставляя за собой жирный след грязи, продрогший Фомка бочком прошёл по низким и гулким, как октава соборного протодиакона, сеням и упал ниц перед помещиком.
– Шествует обоз по дороге, господарь мой любезный, Иван Андреевич. Не инако – торговые гости к Москве идут.
Иван Андреевич хлопнул в ладоши. В опочивальню нырнули два холопа и, трижды перекрестясь, принялись обряжать господаря.
Вскоре по размытой дороге поскакал отряд ловчих с Иваном Андреевичем во главе. Вслед за господарем, рядом с отцом, молчаливый и мрачный, как нахохлившийся воронёнок, трусил на своём коньке Фомка.
Иван Андреевич торопился, нещадно хлестал аргамака – хотел нагнать обоз прежде, чем тот достигнет яма[2].
– Стой! – неожиданно осадил он коня.
Совсем близко, в двух шагах, точно пущенная в ход дыба, застонали колеса.
Помещик срывающимся шёпотом отдал последние распоряжения и с частью людишек свернул к бору.
Ловчие окружили обоз.
– А ни с места, купчины!
В шуршащий дождевыми складками чёрный покров ночи вплелись рыжие ленты вспыхнувших факелов.
Из возков стремительно выпрыгнули стрельцы, сопровождавшие караван.
Грянули выстрелы.
– Бей! Бей их, разбойников! – заревел хозяин обоза и залез под тюк с кожею. – Бей супостатов!
Первым свалился сражённый стрелецкою пулею отец Фомки, Памфил.
Фомка взвалил раненого на своего конька и понёсся с ним к бору.
– Жив ли, родитель?
С трудом вобрав в себя воздух, Памфил попытался что-то сказать, но только сдавил рукою грудь и безнадёжно покачал головой.
На дороге шёл ожесточённый бой. По рассыпавшимся во мгле встрёпанным кудрям факелов и победным кличам купецких приказчиков было видно, что одолевают стрельцы.
Иван Андреевич хлестнул нагайкой воздух. Только и дожидавшиеся господарева знака тыловые ловчие с гиканьем, свистом и улюлюканьем бросились на врага…
В грязи, истекающий кровью, корчился в предсмертных судорогах Памфил. Фомка стоял перед отцом на коленях и вслух читал отходную.
– Помираю, сынок, – собрав последние силы, перекрестился старик. – Без покаяния и причастия помир…
Фомка прервал молитву и сиротливо понурился.
– На то его Божья воля, родитель.
