— Верно, вы познакомились уже в подполье? — с тревогой поглядывая на Фому, спросил Иван Степанович и кивнул в сторону сухопарого.
— Как бы не так! Обзнакомишься с ним, коли он перво-наперво по-нашенски не говорит. Даже чихнуть не может по-нашенски, всё в платок нос свой тычет. А второе — больно спесив. Одно знает, сопит да люльку тянет.
— Они все такие, — успокоил Памфильева хозяин. — Только с лица спесивы. А так — добрые люди.
— Да кто он такой будет, никак не пойму?
— Секретарь, — услужливо разъяснил Чечел. — Английского посла секретарь. Вильсон прозывается. Ну, вроде дьяк приказа посольского.
— Во-он чего! — протянул атаман. — Какого же ему рожна от нас надо? Иль правду болтают, что Расеей владеть будут ляхи да шведы да со всего света иные люди?
Хозяин и гости замахали руками:
— Как можно! Что ты говоришь, атаман!
Прежде чем приступить к сидению, Орлик обошёл все покои, — только после этого выступил наконец Мазепа. Он говорил не торопясь, взвешивая каждое слово, и обращался главным образом к Памфильеву.
— А что я задумал князем черниговским быть, не верь. То Кочубеевы выдумки. Ты кому веришь: Кочубею или мне?
— Покель тебе, — честно ответил Фома. — А там поглядим.
— Кохаю правду, — сердечно улыбнулся гетман. — А погодишь, и вот что будет: как подойдут шведы к Украине, так донцы и запорожцы ударят в тыл царёвым войскам, а ватаги, с тобой во главе, крестьян замутят.
— Неплохо так, — согласился Фома.
— А когда замутят крестьяне, — говорил дальше Иван Степанович, — в ту пору англичане с флотом подойдут к Архангельску.
— Чего? — вскочил атаман. — Аглицкий флот?
— А как же иначе? Кто же на Севере вступится за убогих?
— Ну а ежели они в Архангельск войдут и больше не выйдут?
Все посмотрели на Памфильева как на сущего простофилю.
— Да зачем им Архангельск? Охота им была на край света забираться! Мало у них своей воды!
— Лес, лес, — посвистел носом Вильсон. — Нам Архангел не надо. Нам соль. Соль и договор лес, — сказал и снова плотно сомкнул резко очерченные губы.
Памфильев напрягал весь свой ум, чтобы разобраться в хитросплетениях панов. Но это плохо давалось ему. Ясно было только, что Мазепа затевает какую-то каверзу. Захотелось поскорее уйти к своим, чтобы там, в лесу, обо всем пораздумать как следует. А гетман продолжал так же размеренно и настойчиво излагать свои планы. Он принялся восхвалять Англию, её короля, «коего великим коханьем народ кохает», и вдруг ударил себя по лбу:
— Ба! Я и забыл, старый дурень. Вот же ж… от народа английского — убогим человекам московским.
