— Дождь, — поёжился он.
— А ты его горилкой суши. Чи нима?
— Есть.
— Та не брешешь? — обалдел от счастья верзила.
Выпив залпом кружку горилки, он поблагодарил за угощение и доверчиво обнял Фому:
— Теперь бачу, что ты свой чоловик. Так я кажу?
— Вроде так.
Памфильев умело, стараясь не спугнуть случайного товарища, принялся выпытывать у него, как отзываются о Мазепе убогие люди.
— А ты сам за кого? — строго спросил косолапый.
— Я ни за кого. Я за правду. А там всё едино — хоть Мазепа, хоть Кочубей.
— Э нет, — не больно стукнул верзила кулаком по колену Фомы. — Це не так! Мазепа изменник, а Кочубей — верой и правдой…
Слишком уж много знал человек этот про судью и про гетмана! С виду — бродяжка, а говорит такое, что не всякому близкому к генеральному судье дворянину дано знать. «Уж не „язык” ли? — нахмурился атаман. — Бес его ведает, откудова взялся он».
— Спишь? — окликнул он его после недолгого молчания.
В ответ раздалось безмятежное похрапывание.
«Прикидывается», — зло поджал губы Фома. Подозрение переходило в уверенность. Он привстал и осторожно нащупал кинжал.
— Ха-ха-ха-ха! — расхохотался вдруг верзила. — Зачем кынджал? — Он откинулся за дерево и сам выхватил нож. — За що? А драться по-честному, так выходь!
Бродяжка выпалил эти слова с такой горькой обидой, что у атамана опустились руки.
— Да кто же ты такой будешь?
— Теперечки могу. Во бачу, ще раз мене злякался, «языком» посчитав, значит, свой чоловик… Яценко я! Вот кто.
Заметив, что имя его ничего не говорит Фоме, казак вышел из засады и в коротких словах поведал о себе всё без утайки.
Перед расставанием, оставив товарищу горилки, сала и хлеба, Фома крепко пожал ему руку:
— А зря ты в царя поверил! Ты одно понимай: нам, убогим, что царь, что гетман — одна радость.
— Куды же кинуться?
Памфильев смутился:
— Куды? В лес, к ватагам.
— А потим що?
— Москву воевать.
— А потим що?
— Потом… потом… Там видно будет! Что-нибудь объявится на кругу, коли одолеем ворогов наших.
Яценко прислонился к дереву и долго смотрел в ту сторону, куда скрылся атаман.
— Не к царю и не к гетьману, — десятки раз на все лады повторял он. — Так куды же?
С того часа словно изменили казака. Он стал угрюмым, придирчивым, злым. Думка накрепко засела в его голове.
— Царь за бояр, гетьман за панов. Так куды же идти?.. Ну, завоюем Москву. А потим що? Кто нам поможет? Ведь царством править…
Ответа не было.
