– Если тут затевается заговор, то этот любитель мять сиськи в самой его гуще.
– Не так громко, господин, – упрекнул меня Осферт.
– Любитель мять сиськи? – переспросил Финан.
Я кивнул:
– Так мне сказали в «Снопе».
– О нет! Нет! – возмутился Осферт. – Не может быть, он ведь женат!
Я расхохотался, потом снова закрыл глаза.
– Не стоит тебе говорить подобные вещи, – заявил я Осферту.
– Почему, господин? Это ведь просто грязные слухи! Епископ женат.
– Не стоит, потому что мне больно, когда я смеюсь, – сказал я.
Вульфхерд был епископом Херефордским, но бо́льшую часть времени обретался в Глевекестре, потому как именно тут хранились глубокие сундуки Этельреда. Вульфхерд ненавидел меня и сжег мои постройки в Фагранфорде в попытке выжить меня из Мерсии. Он не принадлежал к породе жирных священников, а, напротив, был тощ как тесак. При виде меня его суровое лицо расплылось в принужденной улыбке.
– Господин Утред!
– Вульфхерд, – буркнул я в ответ.
– Рад видеть тебя в храме, – продолжил он.
– Но только не с этим, – прошипел один из его приспешников.
Я открыл глаза и понял, что он указывает на молот, висящий у меня на шее. Это был символ Тора.
– Осторожно, поп, – предостерег я, хотя был слишком слаб, чтобы наказывать за дерзость.
– Отец Пенда, давай помолимся, чтобы Господь вразумил лорда Утреда отринуть свои языческие побрякушки, – сказал Вульфхерд. Потом обратился ко мне: – Бог прислушивается к нашим молитвам.
– Неужели?
– Я молился о твоем выздоровлении, – солгал прелат.
– И я тоже, – заметил я, прикоснувшись к молоту Тора.
Вульфхерд улыбнулся уклончиво и отвернулся. Попы последовали за ним, как цыплята за наседкой, все, кроме молодого отца Пенды, который стоял и с вызовом смотрел на меня.
– Ты бесчестишь храм Божий! – громко заявил он.
– Просто уйди прочь, отец, – посоветовал Финан.
– Это мерзость! – Священник едва не сорвался на крик, указывая на мой молот. В нашу сторону стали поворачиваться головы. – Мерзость в глазах Господа!
Потом Пенда наклонился в попытке сорвать с меня молот. Я ухватил его за черную рясу и притянул к себе. Усилие отозвалось в левом боку вспышкой боли. Ряса, прижатая к моему лицу, была влажной и воняла навозом, зато скрыла мое лицо, исказившееся от боли, пронзившей рану. Я судорожно вздохнул, затем Финану удалось оторвать попа от меня.
– Мерзость! – заорал Пенда, которого тащили прочь.
Осферт приподнялся в намерении помочь ирландцу, но я ухватил его за рукав и остановил. Пенда снова бросился на меня, но двое из приятелей-попов вцепились ему в плечи и увлекли прочь.
